Роман в стиле магического реализмаНачало
Ранее
Black & White. You & I (61)
– Малодушие – вот моя суть… – горько призналась Шедон.
– Почему? – более чем серьёзно спросил Виктор, пытаясь по взгляду прочесть мысли жены.
– Сына, говоришь… – и пальцы её побежали прокладывать знакомые дорожки на до боли родном лице, теряться на шее, плечах, тонуть в светлом волосе. – Сына, говоришь…
Она родила сына, чтобы он не мог убить мать своего дитя, однако случай с бухгалтером доказал, что это полная ерунда.
– Сына, говоришь…
– Вика…
– Сына, говоришь…
– Вика, что с тобой? – позвал Виктор, заметив, что взгляд жены устремлен куда-то в стену, поверх его головы. – Вика…
– Сына, говоришь, – усмехнулась она, какой жестокой и жуткой ухмылкой. – Ему сейчас пятый год, и он в каком-то мрачном подвале живет. Ах, нет! Ему двадцать два. Всё тот же подвал, старый очаг, сырые дрова. Он в кресле сидит и что-то рисует в альбоме… Что ты рисуешь, дитя?
Виктория замолчала, не видя, как муж в ужасе смотрит на неё.
– Прости, он молчит. Ах, нет! Он улыбается нам… мне… нет, мне он не может улыбаться, он зол на меня… Он улыбается тебе, но как улыбка его грустна. Господи, мой мальчик… моё дитя, прости, прости, если можешь меня… – Вика посмотрела на мужа. – Сына, говоришь, тебе подари…
– Вика…
– Ты знаешь, мне не было и двадцати, когда я увидела в стене белый свет и почувствовала, как время истечёт к тридцати девяти. И эта мысль уже больше не покидала меня.
– Вика! Вика. Какое время?
– Моё время. Если останусь с тобой, умру к тридцати девяти. Услышь же меня! Отпусти! Меня отпусти! Ты слышишь меня?
– Да…
Шедон очнулась и сбавив обороты, погладила мужа по голове, главное она сказала, остальное было дело техники. Она сползала с коленей мужчины и, уложив его на диване, заставила положить голову на свои, чтобы иметь возможность спокойно говорить и одновременно гладить его волосы, надеясь, что в последний раз.
– Витя, ты очень хороший. Я восхищаюсь тобой, уважаю, ценю, но пойми… Не знаю, как тебе это объяснить, но ты словно бездна без края и конца, начала и дна, света и тьмы. И я очень боюсь этой бездны, потому что сколько бы в неё не кидать любви, нежности, ласки, добра, ненависти, мести, злобы, страха и зла она всё проглатывает. Во мне ничего уже не осталось, она скоро поглотит меня и растворит в себе так, словно меня и не было никогда, словно я никогда не рождалась, не встречала тебя, не рожала сына, не любила, не боялась, не страдала, не смеялась.
Виктория говорила, говорила, говорила и гладила голову мужа, совершенно не обращая внимание на то, как он затих и замер у неё на коленях, как не смел шелохнуться, как дышал через раз. Она просила отпустить её. Просила покинуть, оставить, уйти. Обещалась вырастить сына одна. Вырастить достойного сына достойного отца.
– Виктор, ты в самом рассвете сил. Ты красивый и успешный мужчина. Любая женщина с радостью согласиться выйти за тебя замуж и родит тебе сына. Ты будешь хорошим, заботливым, добрым мужем и отцом, но для другой семьи.
Виктория ещё не растеряла своего красноречия, не ждала ответов, не брала обещаний, когда почувствовала, как муж расплакался, словно дитя, приведя её в огромное смятение: она готовилась к горячей битве, холодной войне, стратегическому противостоянию, она была готова, наверное, к чему угодно, но только не к слезам. «Ну что ты, Витя… Не надо. Не плачь. У тебя всё будет хорошо, обещаю, – шептала в ужасе, утирая чужие слезы. – Всё будет хорошо.
Обратите внимание: Адвокат дьявола. Зло будет всегда, нам же важно сказать ему «Нет».
Слышишь? Всё будет хорошо…» И крепко обняв мужа со спины, она улеглась подле и, замолчав, усыпила своего мужчину, в последний раз наслаждаясь родным теплом любимого тела.Виктор уснул, и она в привычном одиночестве встречала рассвет, полный светлой печали и грусти о прошлом, что исчезало в Лете на её глазах. Память услужливо подкидывала картинки давно минувших дней. Военный санаторий, Сочи, пляж, солнце и темные ночи, море, пальмы, цветы, Макс на шее отца, веселые брызги, счастливая возня: «Иди к нам, родная, сюда». – «Мама! Смотли!»; «Ты куда?» – «На море». – «Ночью? Погоди, сына уложу и…» – «Я одна…» – «Дождешься меня?»; бездонное небо, черное море: «Звезды, что делать мне? Не праздная я…» – Звёзды молчали. – «Море, ты слышишь, не праздная. Как быть мне, скажи…» – Море галькой играло, лёгкий шторм собирало. – «Ветер, ветер, хоть ты подскажи, что делать должна, ведь не праздная я…» – «Не пугайся, родная, это я…» – «А, Виктор… Ты. Какие звёзды смотри». – «Ты звезда моя». – «Слышишь море?» – «Оно говорит, что люблю я тебя».
И было море. И были горы. И озера. И реки текли. И дом чашей полной суматошной возни: «Ну, молодые, хорошие хоромы у вас». – «Когда второго внука нам ждать?»; «Горько! Горько!» – «Дожили до деревянной, доживете и до золотой…»; «Тебе на службу когда?» – «Ты устала, жена?»; «Вика, как же он смотрит на тебя». – «Ольга, отстань! Он просто муж, я просто жена!»
Озера и реки текли. И травы шептали. И лес принимал. И солнце светило. И ветер ласкал. Однако она так и не простила себя, что убила во чреве дитя…
«Господи, Витенька…» – вдруг поражённо прошептала Виктория в тишине и сильнее приникла к мужу. Она неожиданно увидела себя со стороны, когда намеренно подставлялась под мужину руку, дабы получить максимум телесных повреждений средней и легкой тяжести, а затем пойти в больницу и получить документ о побоях, чтобы подать на мужа в суд, если он по-прежнему будет доставать её. «Бред… Вика, какой ты творила бред… Прости меня, если сможешь… прости… прости меня, мой мальчик, мой сын, моё дитя…» – умоляла она своих мужчин.
Если бы Виктория знала, что через девять месяцев без тринадцати дней она будет стоять у гроба мужа и, цепляясь за руку свекрови, смотреть, как в зал прощания входит Виктор с их сыном: «Там… там… Витя… Витя…» – «Успокойся. Тихо-тихо, наша девочка», – подхватит её свёкр. – «Это родной отец Виктора». – «А с ним?» – «Младший сын». Если бы Виктория знала, что через девять месяцев без тринадцати дней она будет стоять у гроба мужа и в ужасе наблюдать, как Виктор с сыном подходит к ней: «Нина Владимировна, Алексей Петрович, Виктория, примите мои соболезнования. Ваш сын… Вы можете гордиться Виктором. Вика, а вы не помните меня? Я Дима Лазарь. Вы были девочкой лет пяти…» – «Лет пяти…» – «Когда переехали в наш дом…» – «Лет пяти…» – «Юрка ещё. Его вы точно должны помнить…» – «Т-ш-ш-ш…» – «Лет пяти…» – «Простите, забылся». – «Лет пяти…» – «До сих пор не могу привыкнуть, что Витьки больше нет». – «Лет пяти…» Если бы Виктория знала, что через девять месяцев без тринадцати дней она будет стоять у гроба и протягивать руку: «Мальчик мой…» – «Денис». – «Сын мой…» – «Здравствуйте. Вы папин брат? Он рассказывал…» – «Хороший повод для знакомства ты выбрал!» – «Нина, не начинай!» – «Виктория?» – «Дитя моё…» – «Мама!» – «Скорую!» Если бы Виктория всё это знала, то девять месяцев назад без тринадцати дней, возможно, говорила бы с мужем открыто в ночи, а не каялась малодушно в рассветной тиши.
___________________________________________
Продолжение (14.06.2021)
____________________________________________
Навигация по главам
____________________________________________
Навигация по каналу
Больше интересных статей здесь: Мистика.
Источник статьи: Если бы Виктория знала, что через девять месяцев без тринадцати дней она будет стоять у гроба мужа. .