Сеанс абсудной вербовки

Смешение искусствоведческой фени с блатным дискурсом неминуемо ведет к моральной и физической деградации. Пожирая друг друга слова-сорняки множат злокачественных мутантов. Борьба с которыми – дело общее.

«А что твой хипповый товарищ никогда не зайдет ко мне? – неожиданно спросил в коридоре моего друга сосед по коммуналке, высокий брюнет с усиками, похожий на олимпийского чемпиона по плаванию Марка Спитца, каким я его видел в журнале «Ровесник». Решив финансовые мелочи, связанные с фотками рок-ансамблей и перезаписью их музыки, я, сохраняя спокойствие, постучал в высокие, белоснежные двери комнаты соседа.

«Солидный инженер, чертежами зарабатывает. Получает больше моего бати, дома почти не ест, в основном – по ресторанам. Пьет много, но аккуратно, – аттестовал мне жильца мой приятель, и, перехватив немой вопрос, тут же успокоил: – Видел бы ты, какие чувихи к нему приходят! Как в «Плейбое»!

Разговор сильно напоминал базары Тараторкина с Разумихиным перед визитом к Смоктуновскому. Мебель в комнате была низкая – диван разложен, магнитофон – древний, но надежный «Днепр-11» стоял прямо на полу, и поэтому потолок казался выше. На журнальном столике я заметил бутылку «Столового». Зеркал на стенах не было.

«Давно хотел с тобой поговорить… – произнес сосед, наливая себе вина. – В том числе, и об этом. Запомни: водка – гадость. Только сухое, виноградное. Слава богу, у нас его пока еще делают…»

Теперь он был похож на «грузина» в гостиничном номере, какими их изображают в кино и анекдотах. С каждым глотком из кухонного стакана пропадала частица моложавости. Усы казались приклеенными, а волосы – подкрашенным париком, как на Джордже Марьяновиче или Джанни Моранди.

Пока он пил, я обратил внимание на музыку, которая в этом маленьком спектакле проясняла многое. Саксофон вытягивал экзотическую версию Love Story. Японский оркестр «Шарп энд Флэк» (диезы и бемоли). Командированные в Москву второй год привозят оттуда этот диск – еще один маленький и недорогой заменитель размаха и шика. Два пятнадцать в кассу, и ты обеспечен музыкой для стриптиза в ночном клубе. Два пятнадцать! Пленка, на которую это переписано, стоит вдвое дороже. Хотя, если «новое», записывать поверх «старого», выходит экономно. Других катушек видно не было.

– Тебе известно, что такое «икебана»? – прервал мою мысль хозяин «Днепра.

– Умение составлять букеты.

– Это все знают, но не только! Не только… это еще и умение слушать музыку!

Он склонился над «Днепром» и добавил громкости. Следующую пьесу мы прослушали молча. В паузе он, так же отрывисто, спросил:

– Видишь сову?

– Пока нет, – ответил я, сразу подумав про чучело птицы. Но быстро вспомнил, о чем это он, и успокоился.

Физиономию совы можно было разглядеть в откинутой крышке магнитофона. Все крышки этой модели были одинаковы.

В конце нашей беседы он, как нечто ценное и важное, вручил мне («только это с возвратом, о’кей?») стопку проспектов, с которыми я ознакомился, придя к себе домой. Это была почему-то венгерская реклама аппаратуры для баров и дискотек – светильники, микрофоны. Тоже из прошлого десятилетия. Через пару недель я велел моему знакомому вернуть сокровища его соседу, и передать от меня благодарность.

Больше мы не общались, кроме одного случая, когда я притащил концертный The Doors, и на шум не шибко возбужденной толпы, оба соседа (фамилия второго была вполне мамлеевская – Казнистый) заглянули в комнату: «Это что у вас, футбол? Кто играет? И почему не по телеку»?

Характерная, но скучная история – одна из сотен тысяч, если только не воспринимать ее, как сеанс некой абсурдной вербовки, или попытку выйти на связь, без которой агент превращается в пассивное, ассимилированное ничто.

Вино за 82 копейки, японский джазик на фирме «Мелодия», венгерский след… Взглянуть бы на чертежи.

Неудивительно, что этот одинокий человек принял меня за «хиппи», только потому что у меня нет возможности войти в образ глэм-рокера, и я вынужден донашивать атрибуты чужой молодости в мои тринадцать лет.

Надо же – ни одной подлинной вещи, сплошная имитация стиля, рыночные фрукты по цене магазинных овощей. Все ненастоящее, как разведчики на конгрессе социологов – поди, разберись, сколько их там, и тех и других – не настоящих.

Наши задачи и цели для воплощения требуют методов частного сыщика или специалиста по перевербовке вражеских агентов. Обычно такой человек с помощью сбора улик и провокаций демонстрирует своей жертве, что его «реальность» не более, чем легенда, придуманная и разработанная «фикшн», в которой ей отведена роль обманутого персонажа. Задача контрразведчика и детектива – развенчать и демонтировать эту фикцию, показав то, что на самом деле творится и окружает покладистого супермена на его пути в Большую Скуку.

Дюжину лет спустя мне показалось, что мне удалось развить тогдашний эпизод до масштабов психологического триллера, растянув действие на два десятка лет. По сюжету (это была киноповесть) выходило нечто среднее между «Мальтийским соколом» и «Крыльями» Кузмина, только без содомии в качестве основной темы. Экранизировать этот замысел не удалось.

«Сеймур сдержанно кивает, едва взглянув в мою сторону, и, задрав прямо, хорошо изваянный нос, брезгливо говорит: До чего же душно. Не правда ли? Да еще этот запах плесени и пота!»

В какой-то из точек Вселенной, тем не менее, пересекаются (как в моих радиоэфирах) Лили Иванова и Роберт Плант, Аркадий Северный и Скотт Уокер. И это их слияние происходит без девальвации и фальши.

Но в окружающем мире, где на каждое гнездо есть свой инкубатор, чаще встречают друг друга мудрый неуч и пустой, как сто пудов дыма, эксперт, которому тебя просто кто-то заложил, едва ты сошел с поезда.

Макраме, икебана, Балкантон, джаз-панорама, и тут же «прикол», «отходняк»… Шпанские выражения придаются, а в смысл музыковедческих терминов вникать не обязательно.

Мы были свидетелями того, как жаргон книжных блатарей и галеристов постепенно сливаются в речь нового поколения, где феня – даже не гангстеров, а наркоманов и заключенных – перемежается словами, значение которых, еще недавно, знали только профессора.

Разумеется, это началось не в девяностых. Подобную путаницу высмеивали авторы от Венедикта Ерофеева до сатириков из местного литобъединения, обличавших духовную нищету местных же бездельников и спекулянтов. Но объекты насмешек заговорили на ней очень серьезно, получив серьезные гарантии, вырубая себе кубометры вожделенной privacy – частной жизни, вне критики, в новом дерзком мире ранее недоступных радостей и рисков.

И это отнюдь не означало отказ от высоконравственного, культурного языка святош и пропагандистов старой школы. Его они вместе с Кортасаром и Селинджером приберегали для сугубо внутренних торжеств, спичей и тостов по солидному поводу.

То есть, «это тоже комедия, полковник»? Точнее, форма мимикрии, защитный камуфляж грибника, идущего в лес навстречу с «шефом».

Зачем они так выражаются, причем до сих пор, играя в насквозь фальшивую респектабельность спортивного и преступного мира, с позаимствованными у «порядочных» ритуалами и этикетом?

Смешение искусствоведческой фени с блатным дискурсом неминуемо ведет к моральной и физической деградации. Пожирая друг друга слова-сорняки множат злокачественных мутантов. Борьба с которыми – дело общее.

Надпись гласила: «Только в нашем заведении подают настоящее виски из Англии и США лучших довоенных сортов».

Считая количество лживых слов в этом предложении, я остановился на семи, но их могло быть и больше.

* Бесполезные Ископаемые на Радио России

#культура #ссср #литература #кино в ссср #музыка #музыка в ссср #рок-музыка #бесполезные ископаемые

Больше интересных статей здесь: СССР.

Источник статьи: Сеанс абсудной вербовки.

Система комментирования SigComments