Кетл хотел бы увидеть ее купающуюся среди водяных цветов… Теперь даже белый цвет ее кожи мучил его совсем иначе, ему стало казаться, что в этом оттенке такая прозрачная красота, до которой невозможно дотронуться без святотатства. Он не мог отключить эти мысли, а восстанавливать свой баланс, постоянно находясь рядом, становилось все труднее. Кетл еще больше корил себя, что не признался Теаюригу, но как только представлял, что Паттл Исию забирают от него, понимал, что не сможет этого допустить. Он уже не мог различить, эгоизм ли это или желание ей помочь — все слилось воедино.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14)
Он по-прежнему не понимал, почему ее цвета остаются чистыми, даже когда она лжет. Ведь она солгала сейчас, что не смотрела на него, или почти солгала. Зачем она смотрела, он тоже не понимал — чужое обнаженное тело глубокая тайна для тех, кто не связан браком. А цвета ее… в них снова был серебристо-синий, а с ним рядом всегда болотно-зеленый — ей больно… Она смотрела на мужчину и вспоминала другого, сообразил вдруг он, того, своего жениха по имени Арту Ра, с которым они вместе купались, и которого она никогда не увидит. Значит, Кеунвен ошибся, она все еще помнит его.
А может, она думала о Старе и печалилась, что он далеко? Он жил в ее доме, она видела его так близко, как видит ее сейчас Кетл. Ее цвета, когда она говорит о Старе, и правда, начинают тепло мерцать. Но сейчас в них царит очень мягкий оранжевый — ее обычное вдумчивое, но и детское одновременно, любопытство.
Они сидели за ужином. Ригаза, которого Паттл приручила, лежал рядом с ней, и она рассеянно гладила его по голове. Кетл впервые видел, чтобы животные оставались с разумным так долго, не говоря уже об этой таинственной птице.
Он с трудом оторвал взгляд от ее маленькой руки, гибких пальцев, их нежных движений. Ему еще хотелось думать, что его проблема только физиологическая, и с этим можно справиться. Ведь справился же он когда-то… а ведь тогда он был в самом возрасте огня.
Когда она дотронулась до его руки, — как она сказала, в знак признательности и дружбы, — он испугался. Настолько, что спросил прямо, что это значит. На секунду ему показалось… Его рассудок ослаб. Надо что-то делать с этой проблемой. Но он не может никому это открыть.
— Я пытаюсь представить, как вы видите мир… вот это сияние, цвета, и как это выглядит обычными глазами — все одновременно, я не понимаю… — произнесла она.
Никогда нельзя догадаться заранее, о чем она начнет разговор.
— Ты говорила, что иногда видишь мои цвета, значит, ты знаешь, как это происходит, — ответил Кетл.
— Я могу видеть так только тебя. И твои цвета словно накладываются на тебя, но при этом не загораживают, словно они в некой иной реальности, как озарение, а потом — раз, и нет. А вы видите так весь мир. Как это возможно — постоянно?
— Мы не смотрим так постоянно, но взгляд можно подключить в любой момент. Я вижу мир так же, как и ты. Но если захочу проникнуть в истинную суть вещей, то просто сдвигаю ракурс зрения. Надо смотреть не глазами. Ведь когда ты была лишена зрения, глаза твои были ни при чем, верно?
— Нет, я не понимаю. Я не могу это вызвать сама. Почему я иногда вижу твои цвета? От меня это совсем не зависит.
Она уставилась на него, допытываясь ответа, а Кетл не знал, что сказать. Почему она видит его цвета? Ответ на этот вопрос мог стать большой ложью, Кетл не мог пустить свои мысли по этому руслу.
— Может, потому, что я увидела тебя первым, когда прилетела? — она сама выдвинула версию.
— Возможно, — Кетл старался говорить как можно ровнее. — Это удивительно, что у тебя, землянки, появляется, хоть и не всегда, настоящий взгляд… А некоторые женщины теперь его лишены.
— А ты… ты постоянно видишь мои цвета? — прищурилась она.
— Я могу не смотреть на твои цвета, а могу в них вглядеться, и зрение сдвинется, обнажая истинную суть вещей. Если ты не хочешь, чтобы я смотрел, потому что не умеешь скрывать эмоций, я не буду смотреть никогда.
— И что, тебе не будет жаль?
— Мне будет очень жаль. У тебя красивые цвета. И ты…
— Индиго… — поморщилась она, почему-то смутившись. — Я в это почти не верю. Скажи, если вы все умеете скрывать эмоции, то почему я видела, как злится Бокчерриг?
— Я уже говорил тебе, Паттл, ты не запомнила ответ? Иногда илле намеренно демонстрирует эмоции, как Бокчерриг… и его лицо, и цвета, и голос тогда заодно.
— А ты… Бывает, что ты делаешь это намеренно?
Кетл не понимал, куда она гнет, но счел нужным ответить.
— Нет, никогда. Я привык себя контролировать.
— А бывает, что ты не можешь себя контролировать?
— Да. Бывает. Но очень редко, — выдавил Кетл.
Он боялся, что она вспомнит, как это случилось с ним после землетрясения, и спросит, с чем это связано. А он ведь принял решение отвечать ей на все вопросы… Но Паттл промолчала, и Кетл решил, что он тоже может спросить о том, что давно волнует:
— А как вы… как вы поете свои песни и говорите слова одновременно?
— Я не могу объяснить, но я же могу тебе спеть. Только я не очень хорошо пою.
— Как… — опешил он, — ты споешь мне когда-нибудь свою песню?
— Могу прямо сейчас. И она не моя, тот, кто ее сочинил, поделился ею давно.
От волнения Кетл даже встал. Он в сомнении смотрел на нее, но эти знания так были нужны ему!
— Покажи мне свою песню, пожалуйста, — решился он.
— Только я спою на своем языке. Понимаешь, если перевести слова на илинит, ритм разрушится, и песня потеряет свою красоту. Но потом, если захочешь, я попробую ее перевести.
Она тоже встала, подошла к выходу из пещеры и осталась стоять вполоборота к нему — теперь Кетл видел ее силуэт на фоне вечернего неба. Над ее головой начали собираться светляки — он давно заметил, что они стараются не покидать его гостью.
А потом ее голос, который он так привык слышать, преобразился, словно его подпитывало что-то новое, чего он еще не знал в землянке. Слова незнакомого языка странным образом превратились в музыку, и эта музыка существовала отдельно от Кетла, но постепенно заполняла его изнутри, вызывая чувство нестерпимо-болезненное и глубокое, как полноводная река.
Что если он слышит истинную суть этой песни? Хрупкая и немного колкая, она текла, но никуда не утекала, словно родник вливался в ледяное озеро там, в горах. Голос ее, если и был инструментом, то подражал иному — иногда тихому скрипу дерева под слабым ветром, а иногда шороху его листьев, а в некоторых, самых высоких местах — чистому звонкому зову маленького лесного окку.
Когда Кетл выпускал свою песню наружу, ее звучание оставалось едва слышным, звук голоса не мешал музыке звучать внутри. А голос Паттл Исии все наполнял и наполнял мир вокруг, и казалось, что сейчас заговорят одновременно горы, и небо, и воздух, потому что они наполняются так же, как и он сам.
Он даже вздрогнул, когда землянка закончила петь, обернулась, и ее голос зазвучал, как обычно.
— Вот такая песня, немножко грустная, — смущенно улыбнулась она, — я же говорила, что плохо пою. И тихо. Но это такая тихая песня. Кетл… почему ты плачешь?
Плачет? Он не заметил. Как это странно. Когда он слушает свою песню внутри себя, плачет только его сердце. А сейчас он переполнен печалью, но почему-то ему хорошо, словно очистилась душа, как очищается в водяных цветах тело.
— Может, ты споешь мне теперь свою? — предложила она.
— Нет, нет… — потрясенно сказал он. — Во мне еще продолжает звучать твоя песня. Но она ведь рассказывала не только музыкой? Разве это не чрезмерно…
— Нет, это гармонично, — сказала она. — Вот как вы видите и предмет, и его суть одновременно, и одно дополняет другое…
— Я не уверен в твоих образах, Паттл Исия.
— Они неточные… но вот послушай, о чем это, и ты поймешь… Там говорится о драгоценном блестящем городе высоко в небесах. Никто никогда не видел этого города, но его истинная суть, мне кажется, знакома каждому. В том городе сад, в котором гуляют невиданной красоты животные и птицы. А над городом сияет звезда — только одна единственная. И она — твоя.
— Моя? Или того, кто поет? Или того, кто поделился этой песней?
— Твоя. И каждого. Она принадлежит тому, кто слушает. И это всё так прекрасно и грустно. Прекрасно — потому что я верю, что это есть. Грустно — потому что моя душа может только стремиться туда, но не может достигнуть.
Кетл не понимал, почему, но эти слова действительно отзывались в нем и печалью, и светились самым пронзительным цветом — таким, каким лучилась сейчас сама Паттл Исия. Как хорошо, что она не запретила ему смотреть на свои цвета. Или забыла запретить. Правильно было бы еще раз спросить у нее разрешения, но… не сейчас.
— Видишь, здесь нет точного образа, прямого сравнения… но есть точное попадание в душу. И музыка это делает вместе со словами, — добавила она.
— Что еще говорится… поется этими словами?
— Там говорится, что звезда приведет тебя в этот сад. И еще… самое главное. Там говорится: кто любит, тот любим.
Кетл задумался над последней фразой.
— Я не знаю, как это возможно, но… — медленно произнес он. — Рассудок говорит мне, что эта фраза не может быть правдой. Если она обобщающая, то это ложь. Эта фраза может быть правдой, лишь когда речь идет о Силах, или о жене, или о ребенке. Но может быть ложью, если идет речь о невесте Стара, или о твоем женихе. И одновременно… одновременно я почему-то слышу — Силы говорят мне, что это правда. Но почему?
— Потому что это правда. Это… истинная суть вещей.
Кетл пораженно замолк.
— Твои реки так глубоки и полноводны, когда ты говоришь это… — сказал он через какое-то время. — Я слышу, что это правда, но понять это можно только через Силы. Значит, Силы говорят с тобой прямо?
— Нет, Кетл. Через эту песню…
— И что, все песни землян таковы, что через них с вами говорят Силы?
— Нет, только самые-самые лучшие. Но я не стала бы петь тебе те, что хуже. А что твоя песня о дереве? Какая она? У нее есть слова?
— Нет. Я не смогу… не хочу… выпустить ее наружу, но… я попробую передать тебе ее прямо, — неожиданно для самого себя сказал Кетл.
И он отдал ей свою песню — отдал впервые в своей жизни, — так, что она услышала ее музыку. Паттл смотрела на него и слушала — и ее глаза были полны его песней, и музыка звучала в них одновременно, и связывала их друг с другом.
Когда она умолкла, землянка глубоко вздохнула, и из глаз ее тоже полились слезы.
— Это так странно… — сказала она. — Музыка без инструмента… Твой голос — он сам по себе, и без слов, и при этом я слышу настоящую музыку… Что я говорю — я ее даже не слышу! Она просто во мне звучит. Как ты это делаешь?
Кетл уже начал понимать, что не все ее вопросы требуют ответа, и это сейчас не вопрос. Он молча смотрел на нее в ожидании — неужели он сделал это? Отдал свою песню…
— Теперь, Кетл, — сказала она, и он замер, потому что никто не произносил его имени так, как она, — теперь мы навсегда связаны с тобой этой песней. Потому что ее знаем только ты и я.
Она сделала к нему быстрый шаг, но резко остановилась, словно передумав. Вцепилась одной рукой в другую и напряженно смотрела на него.
— Только ты и я, — повторила она. — И больше никто.
— И еще дерево, — тихо сказал Кетл. — Я спою ее дереву. Оно никогда не поймет этой песни, но унесет ее в энергию мира. Но ты же говорила мне, что будет благом, если я отдам свою песню всем?
Вообще-то Кетл не собирался кому-либо еще отдавать свою песню, но ему важно было понять, почему и землянка теперь не хочет ею делиться.
— Да, конечно… — почему-то растерялась Пат, и ее белая кожа порозовела, словно луч заходящего Фатаза упал на ее лицо. — Но… может быть, именно эту…
Она преткнулась, а потом выпалила:
— Ты можешь поступать так, как считаешь правильным.
Опустила руки, села в углу и больше не произнесла ни слова. А он ничего больше не спросил.
Оставшуюся часть вечера они провели молча, но вместе. Вышли из пещеры (ригаза в темноту идти не захотел) и долго стояли на краю неба, черпая энергию звезд. Паттл Исия больше не могла видеть их истинной сути, но ее краски переливались так красиво, что он хотел бы смотреть на нее, а не на небо. Сколько они так стояли, он не знал. А потом землянка молча развернулась и ушла в пещеру.
Когда он покинул звезды, она уже спала, рядом прикорнул ригаза, а под потолком кружили оставленные ею светляки. Наверное, спала. Потому что Кетл старался не смотреть в ее сторону. Он уже не обманывал себя. Он помнил свой период огня в давние годы, но и тогда женщина не затмевала собой звезд. А как только он понял тогда, что может затмить, то сам погасил свой огонь, и у него это получилось. Он слышал, как другие мужчины говорили, что это невозможно, и жалел их за слабость. А теперь…
Нет, он ученый, и должен давать вещам верные формулировки. Паттл Исия не может затмить ему звезды, знание и Силы. Она часть этих звезд, знаний и Сил, но такая, что истинная суть звезд в ее присутствии открывается ему больше чем когда-либо, знания перестают быть драгоценными камнями, а становятся живой родниковой водой, а Силы…
Чем больше он думал о землянке, тем больше понимал, чего требуют от него Силы. Он боялся ошибиться, и он страшился, что не ошибается. Впрочем, после разговора с Кеунвеном он уже вступил в это русло, и течение несло его дальше.
«Чего ты хотела бы для себя больше всего?» — спросил ее Новокуэен. Больше всего она хотела свободы. Свобода! В ее безбрежный океан вливаются все моря, реки и ручейки. Для землянки это может быть и брак, и возможность передвигаться, прилетать и покидать любые места, как это может сделать ригаза, но не может она. Ее вынуждают выбирать мужа среди тех, кто ей предложен. А может быть, ее судьба — далеко отсюда. А может быть, это — Стар. Но даже если она выберет одного из тех, этот выбор станет настоящим только в том случае, если у нее будет свобода покинуть горы. Или… остаться. Как ее ригаза, который, хоть и свободен, остается там, где ему хорошо.
Нет, он не должен на это надеяться. И самое главное. Землянка никогда не должна узнать о том, что с ним происходит. Иначе она навсегда покинет его, прежде чем он сможет сделать, что должен.
Обратите внимание: Цвета индиго. 3.
Но теперь у них есть общая песня, и, возможно, Паттл будет помнить ее так же долго, как и он. Всегда.Он слышал, что в период огня многие меняют свой цвет — и часто на худший, чем был, хотя потом настоящий цвет возвращается. А он, возможно, станет индиго?
Кетл не лег спать, он прошелся по пещере, ступая так тихо, как только мог, а потом остановился, повернув голову в ту сторону, где кончались горы, и словно увидел перед собой густую темную массу океана.
Кетл сосредоточился.
Он должен был кое с кем связаться.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 6. Возраст огня и воды
Ей снилось, что горы снова гудят, глухо, откуда-то снизу, из глубины, а пещера немного подрагивает, но ощущения опасности во сне не пришло, и она не проснулась. А когда открыла глаза, было еще очень рано, Фатаз только вставал за дальними высокими горами, и слабый утренний свет только-только начинал проникать в пещеру.
А рядом сидел дор. Почти совсем рядом, на полу, со скрещенными ногами. Как только он увидел, что она уже не спит, он встал.
— Я приготовлю омовение, — буднично произнес он.
— Ты что, не спал?
— Ночью горы снова разговаривали со мной, на этот раз негромко, но я не хотел пропустить их слов.
— Ты боялся, что горы обрушаться снова и…
Он находился рядом, чтобы успеть защитить ее, поняла Пат, и на сердце у нее разлилось благодарное тепло. Хотя, конечно, этот кристальный дор защитил бы и светляка, но все-таки…
Не отвечая, он ушел вглубь пещеры, где занялся обычными приготовлениями.
— Сегодня ты будешь разговаривать с Гвеаюригом, — нейтрально сообщил Кетл после завтрака.
— С кем? — не поняла Пат. — Ах, да…
Она вспомнила, что так зовут одного из ее женихов, кажется, самого молодого, которому девятнадцать.
— Он прилетит сюда на куори?
— Возможно.
— Кетл… может, будет лучше, если мы встретимся с ним где-нибудь на нейтральной территории? Я не хочу, чтобы они… чтобы чужие приходили сюда, к нам в пещеру или в наш сад.
— Почему? — удивился дор.
— Потому что… потому что пока это наш с тобой дом. То есть он твой, но мне хочется думать, что он наш… и этот сад тоже… можно?
Она сознавала, что это звучит двусмысленно. Кетл, однако, ничуть не проникся.
— Ни горы, ни эта пещера, ни сад, не принадлежат ни мне, ни нам, ни даже илле, Паттл Исия. Но ты можешь считать своим домом эту пещеру, как и я ее считаю своим, потому что другого у нас нет. Однако твой муж сможет вырастить тебе настоящий дом. Он будет там, где будут твой муж и твои дети, Паттл Исия… если ты этого захочешь.
Пат надулась и ничего не ответила. Однако дор, видимо, принял во внимание ее пожелание, потому что после завтрака они сели в куори и полетели вдоль гор. Пат представляла себе, что совершает облет владений, и наслаждалась видом, открывая новые, огромные, как оказалось, пространства, и стараясь не думать о предстоящем свидании. Если бы она думала, то спряталась бы от стыда под сидение.
Но пусть это будет просто знакомство — вот пришла она, предположим, в гости к своим друзьям, а там оказался приятный парень, и их представляют друг другу — не без тайных намерений, конечно, но и ничего в этом зазорного, в принципе, нет.
Вдали, где-то за самыми дальними и низкими горами сияло, переливаясь, что-то ярко-ярко-зеленое.
— Там океан, — прокомментировал Кетл.
— Мы могли бы туда долететь?
Дор бросил на нее странный взгляд, прежде чем ответить.
— Могли бы. Но лучше не рисковать. Если Фатаз скроется, нам может не хватить энергии.
Они ловко пронырнули между двух скал и приземлились на круглой, окруженной привычной «короной», лысине — размером побольше, чем площадка для Лайдера. Кетл выпрыгнул из куори, не оборачиваясь, и Пат почувствовала злость — он даже не скрывает, что ему неприятно до нее дотронуться.
— Не поможешь мне? — невинным голосом вопросила она.
Кетл вернулся и молча протянул ей руку, помогая выбраться, хотя она в этом не слишком нуждалась. Патрисии стало совестно — дор совсем перестал уличать ее во вранье.
Они пересекли площадку и дошли до дальних зубцов короны, за которыми оказалась не пропасть, а огромные, словно проложенные для великана, ступени, на которые Патрисии пришлось неловко карабкаться. Последняя ступень, плавно подымаясь, переходила в поросшую синей травой поляну. Поляну обрамляла не корона из скал, а гладкая стена с большим темным углублением, похожим на вход в огромную пещеру. В нескольких местах купол пещеры подпирали каменные столбы естественного происхождения — Патрисии тут же вспомнился древний готический собор с колоннадой по нижнему ярусу.
Посередине поляны стояло нечто, издали напоминающее длинный стол. Подойдя поближе, Патрисия увидела, что это, скорее, козлы, на которых установлено узкое длинное корытце, слепленное из того же «керамического» фрукта, из которого она творила себе чашу для омовения.
Пещера оказалась очень глубокой. Внутри, ближе к выходу, стояли каменные скамейки и бочонки разных размеров.
— Что это за место? — полюбопытствовала она.
— Сюда мы высадились, когда впервые прилетели в горы, — Кетл помолчал. — Мы хотели быть подальше от города, пока не создали кокон. Здесь все ночевали.
Он показал на небольшое, сперва незаметное ответвление от основной пещеры:
— А здесь мы лечили больных.
Он отвернулся, а Пат прикусила губу — место навевало на ее спутника невеселые мысли.
— Тут вы сможете пообщаться. Когда ты захочешь, чтобы я оставил вас, скажи мне мысленно, — добавил дор.
Он взял из пещеры большой кувшин, подошел к скале и опустился на одно колено, приникнув к ней ухом. Некоторое время он пребывал так, а потом подставил кувшин к расщелине. К изумлению Патрисии, которая и верила, и не верила до конца объяснениям дора, из расщелины тонкой, но быстрой струей в кувшин потекла вода.
Тем временем их внимание привлекли новые звуки — жужжание прибывшего куори. Несколько минут спустя он приземлился на той же площадке, что и они. Ну вот и жених прибыл.
— Я попросил Главу, чтобы он сообщил Гвеаюригу об этом месте, — пояснил Кетл, не дожидаясь вопроса.
Патрисия наблюдала, как молодой илле поднимается по ступенькам так же ловко, как Кетл. Интересно, что он сейчас чувствует… разве поймешь этих инопланетян.
— Какого он цвета? — негромко поинтересовалась она у Кетла.
— У Гвеаюрига очень чистые цвета, ярко-зеленый, но гораздо светлее твоего, слоновая кость и розовато-оранжевый. Он добрый и целеустремленный, я думаю, он еще и художник. У него хороший легкий характер.
— Ты его знаешь или об этом говорят его цвета? — удивилась Пат.
— Конечно, цвета. Я знаю его отца, а с ним никогда ранее не общался.
Парень пришел, и Патрисия почувствовала облегчение — у Гвеаюрига, не смотря на неудобоваримое имя, оказалось умное милое лицо. Кроме того, в отличие от своих серьезных соплеменников, он часто и приветливо улыбался.
«Жених» слегка поклонился ей, потом дору. Патрисия не знала, как начать разговор, но Кетл помог ей.
— Ты говоришь прямо? — поинтересовался дор у Гвеаюрига.
— Нет, дор Кетлерен, — он повернулся к Патрисии, — но Паттл Исия, конечно же, говорит, ведь она индиго. У тебя очень красивые цвета, Паттл Исия.
— А цвет моей кожи тебя не смущает? — выпалила она, ожидая, что парень сконфузится.
Но ничуть ни бывало.
— Нет, Паттл Исия, у моей матери был очень светлый оттенок кожи, и моему отцу это даже нравилось. Ты видишь, у меня самого довольно светлая кожа.
Патрисия бы так не сказала — парень казался ей таким же смуглым, как и остальные.
«Мне уйти?» — услышала вдруг она голос Кетла у себя в голове.
«Нет, нет! — быстро ответила она прямо. — Не уходи…»
— Чем ты занимаешься здесь, в горах, Гвеаюриг? Расскажи о своих корнях, — она тоже улыбнулась парню.
Дор дал понять знаком, что для такого разговора незачем стоять, и они все опустились на мягкую траву.
— Мой отец художник, и мои воды текут по его руслу, — охотно начал рассказывать илянин. — Паттл Исия, если ты станешь моей женой, я смогу сам вырастить для тебя дом.
Похоже, ситуация кажется ему такой естественной, что можно оставить комплексы.
— А вот я не понимаю, — сказала Пат. — Сколько лет нужно, чтобы вырастить дерево? Как же вы успеваете выращивать дома для своих семей?
— О, это отдельный дар, и художнику не обязательно им владеть, можно позвать другого илле, который поговорит с корнями деревьев и попросит их ускорить свой рост. Дор Кетлерен это, конечно, умеет, — парень снова с улыбкой поклонился Кетлу.
— И еще многие другие, — счел нужным добавить дор.
— Хороший дом можно вырастить за несколько месяцев, — охотно продолжал парень, — очень большой и хороший — за год. А временный, самый простой — за два дня. Для этого подходят деревья-летуны. Они гибкие и растут за сутки под светом Фатаза. Потом их можно укрепить другими, крепче и толще. Я знаю, как придавать форму стволам, как добавлять живого цвета в кору. А сейчас я, как и все, выращиваю только овощи…
Вид у Гвеаюрига стал огорченным.
— Отец передал тебе и другие знания, — помог ему Кетлерен.
— И они никак не пригодятся в горах… Но я все равно буду хранить их.
— А какие знания он тебе передал? — поинтересовалась Патрисия.
— Когда мы жили внизу, мы могли летать к океану в поисках оболочек подводных зауров. Отец умел правильно разворачивать ткань и учил меня. Но сейчас мы не можем попасть к океану.
— Почему? — Пат повернулась к Кетлу. — Там земляне?
— Наверняка, если мы говорим о побережье. Но со стороны гор им не высадиться, — Кетл посмотрел в ту сторону, где спрятался за горами океан. — Да и незачем. Скалы там уходят прямиком в воду, мы сами можем только подлететь туда на куори и вернуться обратно.
— Я бы хотела… — мечтательно проговорила Патрисия, — я бы хотела увидеть ваш океан…
Кетл посмотрел на нее, но ничего не сказал. Она вспомнила про Гвеаюрига.
— Расскажи мне про океан.
— Сверху не увидишь всего, что скрывается под водой, Паттл Исия, а это самое интересное, что есть на нашей планете, — оживился парень.
Патрисии он нравился все больше — такой открытый, действительно, легкий в общении, не скрывающий своих эмоций, как некоторые.
— В океане живут не только одни зауры, как думают многие. Там множество необыкновенных существ, рыбы, подводные звери… Многих из них я видел сам, других отец показал мне, поделившись своими знаниями.
— Как жаль, что я не могу их увидеть… Я ведь не могу подключиться к вашим знаниям, — огорченно сказала Патрисия, — они существуют только для вас самих. А вот наши земные художники смогли бы передать мне облик этих существ. Они бы их нарисовали, и об этих чудесах узнали бы не только илле, но и другие разумные во Вселенной.
Гвеаюриг удивленно поднял брови.
— Мои воды никогда не текли в этом направлении. Я знаю, что некоторые пробовали рисовать на тканях, сотканных из растений… или на отброшенной старой коре деревьев. Но я сам никогда об этом не думал.
— Если бы ты нарисовал мне таких существ, я была бы очень этому рада!
— Я подумаю над этим, Паттл Исия.
— Ты сделаешь это не только для меня, — сочла нужным уточнить она, — но и для всех, кто сможет найти эти рисунки спустя много лет.
— Я надеюсь, что род илле продлится, — улыбнулся тот, — и хочу сказать тебе, Паттл Исия… Я слышал, что ты хотела в мужья илле постарше, но чем моложе илле, тем больше шансов, что у него родится сын.
Лицо Патрисии выражало смущение и сарказм одновременно. Как просто они говорят о таких вещах!
— А что с твоей матерью? — перевела тему она. — Она осталась внизу, или…
— Моя мать умерла за два года до вторжения землян, — спокойно ответил Гвеаюриг. — Видимо, Силы выбрали для нее эту счастливую долю.
— Такая молодая… так рано… — поразилась Патрисия.
— Не существует понятия рано или поздно, когда речь идет о воле Сил, — заметил дор.
— Но вы же умеете врачевать все болезни!
И тут же поняла, что снова задела глубинную рану Кетла.
— Почти все, и только если это угодно Силам, — тихо произнес он. — Но твоя мать умерла не от болезни, правда, Гвеаюриг?
— Да, дор Кетлерен. Хотя вы едва ли помните меня, я был еще мал, но зато я хорошо запомнил, как вы прилетали тогда на день нашей скорби. Ведь это была и ваша скорбь тоже. Отец сказал, что ваша жена или невеста умерла в тот же день.
Патрисия едва удержала возглас. Вот оно что… ничего себе!.. Жена! И он даже не рассказал ей… не доверил самого главного…
Дор на нее, однако, не смотрел. И тут она вдруг увидела его цвета: все его краски поглотил темно-болотный… Увидела в долю секунды — и вновь перестала видеть.
— Тогда, — продолжал Гвеаюриг, объясняя Патрисии, — погибла Креза. Крушение стало катастрофой не только для них. Много метеоритов откололись от Крезы и упали на Илию. Село, в котором мы жили, оказалось погребено под огромным камнем. Мы с дедом, отцом и братом ездили к океану, и поэтому остались живы. А твои родители живы, Паттл Исия?
— Да, мама, — Патрисия помрачнела. — Но мы с ней давно не общаемся. Она даже не знает, что я здесь. Вам этого не понять…
Все помолчали. Потом Гвеаюриг, решив, что разговор окончен, легко вскочил на ноги. Дор Кетлерен тоже поднялся, встала и Патрисия. Парень подскочил к козлам, взял оставленный дором кувшин, полный воды, и вылил эту воду в продолговатое корытце. А потом медленно и торжественно опустил туда свои руки. Проделывая все это, Гвеаюриг смотрел на Патрисию сияющим взглядом. Несомненно, это было приглашение. Пат тут же занервничала, пытаясь вспомнить, что это будет значить — ее согласие на брак?
«И что мне делать?» — мысленно вопросила она у Кетла.
Ответ, к счастью, был развернутым — дор не хотел, чтобы она заблуждалась.
«Гвеаюриг показывает тебе, что его намерения относительно тебя серьезны, и хочет услышать твой ответ. Если он понравился тебе, и ты готова считаться его невестой, можешь опустить руки в ту же воду в знак того, что ваши энергии теперь на одной волне. Но это серьезный знак».
«И я буду связана уже только с ним? А если я еще не знаю… ведь я не общалась с другими…»
«Тогда ты можешь не делать этого, просто поклонись, он не обидится».
«Но он такой хороший! Я бы с ним пообщалась еще… что мне делать?» — уже в панике транслировала она Кетлу.
Лицо Гвеаюрига стало огорченным, но он терпеливо ждал.
«Ты можешь не опускать полностью руки, коснись воды одними пальцами, и он поймет, что не отвергнут, но решение будет принято позже».
Так бы сразу и сказал, возмущенно подумала Пат. Она подошла и встала с другой стороны от корытца, дружелюбно улыбнулась и чуть коснулась воды кончиками пальцев.
Ну и хватит пока с него. Парень широко улыбнулся, откланялся и улетел. А Патрисия выдохнула с облегчением. Все прошло гладко и оказалось совсем не так страшно, но… главное, что все на сегодня закончилось.
— Вспыхнул ли твой огонь для него? — голос Кетла звучал безразлично.
— Я же сказала, — разозлилась Пат, совсем забыв о приличном илините, — не знаю. А ты сам разве не видишь? Ты же отслеживаешь все мои эмоции!
— Если ты скрываешь их от меня, то я не увижу.
— Я ничего не скрываю, ты же знаешь!
Он почему-то смутился, а потом, нахмурившись, произнес:
— Прости, Паттл Исия, я должен был напомнить тебе, что ты не дала мне ответ… но не напомнил. Хочешь ли ты, чтобы я никогда не смотрел на твои цвета?
— Ну уж нет, — мрачно усмехнулась она. — Если тебя так раздражает моя белая кожа, любуйся хотя бы на них. Пусть хоть что-то во мне будет тебе приятно.
Она ждала ответа, но дор только церемонно ей поклонился. Патрисию это завело.
— Расскажи мне, дор Кетлерен, как выглядит чувство любви, — резко сказала она. — Но только любви, а не вашего глупого «огня»! Разве нельзя говорить про это иначе… не так курьезно. «Период огня»! Это просто смешно. Словно это только физиология… словно это может быть только в определенном возрасте, как намоченные штанишки! В илините есть слово «любить», но я никогда не слышала его от тебя… ни от кого из вас.
Кетл никак не отреагировал на ее грубость.
— Почему ты кричишь, Паттл Исия? — удивленно спросил он. — Твои вопросы не требуют столько эмоций. В жизни любого разумного действительно существуют периоды. Сам возраст назван так, потому что именно в нем илле влюбляются и вступают в брак. А чувство соответствует чаще всего этому возрасту.
Похоже, только этому возрасту оно и соответствует, подумала она.
— Расскажи мне про другие периоды. Про период воды я уже все поняла.
— Когда ты успела получить все знания про период воды? — еще больше удивился Кетл.
Она поморщилась от досады на саму себя. В конце концов, чего она от него хочет…
— Ничего я не успела, конечно же, — буркнула она и, не дождавшись нотации, продолжила:
— Расскажи мне, — она опустила взгляд. — Я не помню этого в илините. Они соответствуют четырем стихиям?
Кетл и не собирался читать ей мораль.
— Да, именно так, — сказал он. — Период земли — это детство, когда разумный еще привязан к корням, когда его волнуют предметы и он познает мир. За ним идет возраст огня, примерно с тринадцати до тридцати восьми лет. В это время илле вступает во взаимодействие с окружающим миром и другими разумными, находит друзей, жену, рожает и растит детей. Период воды — итоговый. Это самый долгий период. Когда все знания и связи соединяются и создают энергию илле. Иногда периоды пересекаются между собой, накладываются друг на друга.
— А где же тогда возраст воздуха?
— Тут мнения расходятся. Раньше считалось, что период воздуха начинается, когда заканчивается детородный период, в двадцать пять лет, и потом переходит в возраст воды. Время воздуха — это время творчества и резкого возрастания в знаниях. Но другие полагают, что время воздуха может совпадать с любым периодом в жизни илле, у кого-то это происходит тогда, когда у других горит только огонь, а кто-то входит в свой воздух только к глубокой старости. Некоторые же и вовсе обходятся без него.
— А у тебя такой период был?
Он помолчал.
— Да. Я думаю, он пришел ко мне в возрасте огня.
Кетл взглядом остановил поток новых реплик — а она чуть было не наговорила новых глупостей.
— Теперь я отвечу на твой первый вопрос, ты ведь любишь растить сразу два дерева и покидаешь одно, забывая полить другое.
— Какой вопрос? — не поняла Пат.
— Как выглядит чувство любви. Когда ты думаешь о ком-то с любовью, твои цвета начинают ярко мерцать, это ярко-синие всплески.
— Мой цвет синий…
— Речь не про основной цвет. Если разумный не прячет эмоций, эти всплески ярко-синего могут быть у любого илле. Их ни с чем не перепутаешь… — Кетл словно засомневался, но продолжил:
— Я видел в твоих цветах любовь. Но одновременно у тебя всегда появляется темно-болотный, потому что она связана у тебя с печалью.
Сердце у нее заколотилось.
— И в кого же я, по-твоему, влюблена? — вызывающе спросила она. — Да еще и печалюсь!
— Это может быть чувство к землянину Арту Ра, либо к Стару. Я не должен этого знать.
— Не должен? Или не хочешь?
Подумав, Кетл ответил серьезно:
— Не должен и не хочу.
— А вот я хочу знать! Хочу знать о тебе все. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своей жене или невесте, той, что погибла вместе с матерью Гвеаюрига. Ты ведь назвался моим другом. Почему ты не говорил мне о ней?
Пат знала, что переходит все грани, но ведь он торжественно обещал отвечать ей!
— Паттл Исия, ты говорила, что хочешь взглянуть на океан? — неожиданно сказал Кетл.
Ей показалось, что в его глазах зажглась новая мысль.
— Конечно! — немедленно согласилась она, решив до поры оставить опасную тему. — А нам хватит энергии долететь?
— Погода хорошая, и Фатаз добавит куори еще энергии. Мы долетим.
Продолжение следует.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14)
художница Елена Юшина
Больше интересных статей здесь: Фантастика.
Источник статьи: Цвета индиго. 15.