Глава 5. Лайдер и раздельное купание
И сколько же эмоций бывает у нее одновременно! Он не должен анализировать чужие эмоции, но что тут поделать, если он видит? Ведь он хочет и должен понять ее лучше.
Сначала гнев, потом разочарование, и все это сопровождалось мерцанием ярко-синего — не основного ее цвета, а эмоции. Но потом по краям этого мерцания появилась болотная дымка, и оно померкло. Это наводило на определенные мысли. Кетл вспомнил про землянина, нового жениха Яли Нел, и о том, как изменились цвета Паттл Исии на совете при его упоминании. Несмотря на ее откровенность, она до сих пор ничего про него Кетлу не рассказала.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11)
И почему она снова видит его цвета? С чем это связано?
Его цвета… И эмоции, которые он не сумел спрятать. Когда такое случалось последний раз?
Кетл отлично понимал, что должен рассказать Теаюригу о возникшей проблеме. Сказать, что не может больше оставить ее здесь. Но — что это даст? Его снова назовут эгоистом, думающем только о себе. А главное, он не сможет тогда помочь ей. Никто, кроме него, не понимает ее, ее страхи и нужды. Кто, кроме него, сможет как можно точнее ответить на ее вопросы и как можно больше узнать о ней? Со временем это сможет сделать ее муж, если она согласится на план Лайдера, но сейчас…
Дор не был уверен, что ее отказ окончателен. Он уже убедился, что ее воды текут то в одну, то в другую сторону, пока не найдут правильного русла. Поэтому, пока она не приняла взвешенного решения, она должна оставаться здесь. Ему же следует постараться сохранять бдительность и строгость к себе, и не давать никаким ситуациям так сильно выводить его из равновесия. Он просто был не готов, не успел включить защиту целителя. Но, в конце концов, сейчас уже все в порядке, успокоил себя Кетл. Он справится. Его путь прям, и он не даст повода поднимать себя на смех. И ничего не станет говорить Теаюригу.
А пока у него много дел. Он должен послушать голос скал, не дожидаясь нового послания. И надо сочинить песню, посвященную умершему дереву — ведь если Кетл не оставит памяти о нем, то никто этого не сделает.
***
Фатаз быстро спускался за горы.
Не спрашивая, Кетл пошел было с ней обратно длинной дорогой, но Патрисии стало совестно: несчастный дор выполнял все ее капризы.
— Не надо, поднимайся там, я дойду, — благородно предложила она.
Поскольку в их земные игры с взаимными фальшивыми уступками дор не играл, он молча отправился к скале, а она, немного разочарованная, не спеша пошла через пещеры. Поднявшись, Пат заметила, что почти не устала, и вспомнила, что ни разу за весь день не посетила туалет. Наверное, растения, которые они употребляют в пищу, поглощают токсины, а жидкость почти полностью усваивается организмом, решила она.
Наверху ее ждало новое чудо — прилетели обещанные светляки, и пещера сразу наполнилась волшебством. Яркие огоньки свободно перемещались в пространстве — кружились под потолком, порхали вокруг Патрисии.
— Как красиво… — выдохнула она, выключая фонарик.
Дор уже успел приготовить вечерний напиток и наполнить водой ее умывальную чашу. Трапезничали молча, разговаривать никому не хотелось.
Патрисия вспомнила, что сняла утром потную одежду, в которой спала, да и самой не мешало помыться. Она думала, как снова подступиться к теме — в прошлый раз их разговор прервало сообщение Теаюрига, — а потом вспомнила, что о своих потребностях следует говорить напрямик.
— Когда ты будешь поливать в саду? Я бы заодно постирала и искупалась.
— В желобе скопилось достаточно воды, чтобы ты могла очистить одежду. Я согрею тебе эту воду, а дождевую соберу ночью, чтобы полить сад. Утром ты сможешь совершить омовение, прежде чем мы пойдем на Лайдер.
— Конечно, — кивнула она. — Перед женихами лучше предстать чистой.
Пат отправилась за одеждой, и светлячки дружным роем метнулись вперед, освещая ей путь. Она смотрела наверх, на их веселые танцы, и только случайно перевела глаза себе под ноги. Очень вовремя перевела.
Нет, землетрясение не разрушило ее каморку, ни одного камня не слетело со стены. Только между «гостиной» и «спальней» разверзлась трещина — ничего особенного, метра полтора, не больше. Пат как раз замерла на ее краю. Внизу, сколько не всматривайся, она видела только бездну, уходящую в корни горы. Светляки, поняв, что хозяйка не собирается идти дальше, вернулись и кружились теперь у нее над головой.
— Кетл, — позвала она мысленно.
Он подошел и уставился на расселину.
— Понимаешь, у меня проблемы с прыжками. Да и разбежаться негде, — усмехнулась Патрисия, но Кетл смотрел серьезно.
— И что хотели сказать этим Силы? Меня все-таки выселяют? — она пыталась шутить, но лучше бы промолчала. Возьмет вот Кетл и отселит, правда, куда подальше.
— Там мой рюкзак… — пробормотала она, глядя на дора.
Может, Кетл, такой ловкий, сумеет туда перебраться? Надо найти какую-нибудь доску, сделать мост… Хотя какие тут доски, если они не пользуются древесиной?
— Сюда бы сейчас ригаза, он бы перелетел, — сказала Патрисия, представляя своего забавного Увальня.
— Я говорил тебе, что ригаза не приходят по зову, ригазы… — начал было дор Кетлерен, но осекся.
Они оба обернулись на шорох — из главной пещеры в коридорчик протискивался, пофыркивая, самый настоящий ригаз. Вокруг него заметались светляки, а он поводил за ними круглыми глазами и прядал ушами, когда они задевали его нос.
— Увалень? — вскрикнула Пат. — Кетл, смотри, это же он, мой Увалень! Ты был здесь неподалеку, да?
Услышав свое имя, словно давно знал его, ригаз оживился и, неуклюже перебирая толстыми короткими лапками, подошел к Патрисии, ткнулся влажной мордочкой в ее протянутую руку. Пат тут же присела и принялась его гладить. Оба остались очень довольны друг другом. Дор заворожено молчал.
— Ты теперь мой, Увалень, да? Я знаю, ты мой, — Пат почесала его за ухом, и ригаз несколько раз крякнул от удовольствия — это было совсем не похоже на ослиный крик. — Принеси мои вещи, Увалень. Знаешь, там такой рюкзак, и еще постель — все, что найдешь.
Увалень вежливо, но непонимающе уставился на нее.
— Тебе надо представить то, что ты хочешь, — тихо подсказал Кетл.
Патрисия последовала совету, и ригаз тотчас расправил коротенькие, но сильные крылья и легко перелетел через расщелину. Светляки направились за ним. Вскоре все вернулись обратно — в зубах ригаз притащил рюкзак. Еще два полета туда и обратно, и одеяло с мягкой подстилкой тоже оказались у ног Патрисии.
— У меня сейчас нет для тебя кожуры, — расстроенно проговорила Пат. — Ты прилетишь ко мне завтра?
Увалень неспешно вернулся с ними в главную пещеру, но в его планы, похоже, не входило покидать этот дом на ночь глядя. Он спокойно улегся у входа мордочкой наружу, опустил голову на лапы и собрался вздремнуть.
— Пусть остается, правда? — запоздало обратилась к дору Патрисия.
— Эта пещера не моя и не твоя, если ригаза выбрал ее, значит, он останется. К тому же, любой илле хотел бы видеть ригаза так, как я сейчас его вижу. Паттл Исия, я приготовил тебе воду для очищения одежды. Ты можешь использовать ее как захочешь. Вот здесь, — он показал на аккуратный большой мешок в углу, — есть чистая ткань. Спать ты будешь здесь.
Кетл вытянул из-под лавки странное вещество, пружинчатое и гибкое. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это лианы наподобие тех, по которым она карабкалась утром, только очень плотно переплетенные. Благодаря манипуляциям дора, все это быстро вытянулось и приняло форму высокого и широкого матраса с изголовьем. Кетл ловко слепил его, точно из пластилина. Пат потрогала «кровать» — достаточно прочно и мягко одновременно.
— Ты можешь сделать его пониже или повыше, — объяснил дор. — Возьми любую ткань, чтобы покрыть его.
Это было разумно — если ей спать в одном помещении с хозяином, то одеялом лучше прикрываться, даже если будет тепло.
Патрисия с увлечением принялась рассматривать ткани, найденные в мешке. Использовать такое под простыню или полотенце рука не поднималась — настолько это было красиво. Видимо, это из старых запасов, сообразила она. Ткань хранилась в гибких тонких рулонах, и каждый отрезок отличался неповторимым рисунком, орнаментом или просто необычным сочетанием цветов. Узор словно рос из самого материала, и Пат долго рассматривала фактуру, пытаясь понять, как это сделано. В отличие от одеяла замысловатой, но явно ручной работы, рисунок на тканях, похоже, имел природное происхождение.
— Вы не используете деревья, — вспомнила она, разглядывая особо удачный орнамент — темно-синие изгибающиеся овалы разного размера сочетались с полупрозрачными голубыми листами и желтыми искрами. — А растения использовать можно?
Пат даже приложила эту ткань к носу — она приятно пахла морской свежестью.
— Конечно. Ведь они вырастут снова. Некоторые сорта мха преобразуются сами. Если такой мох не собрать, то кому же он нужен?
У нее в голове вспыли слова Стара, когда он рассказывал про женщин: «ткань из лихры и из зутры, зутра очень ценна».
— Лихра и зутра — это такой мох? То есть мое одеяло из мха?
— Да, это виды мха. Но твое одеяло — из шерсти животных, которых можно стричь без вреда для них. Здесь, в горах, таких нет. Это одеяло подарила мне мама, я успел его взять с собой.
Патрисия не нашлась, что сказать. Кетл впервые заговорил о родных, а она с трудом представляла, что у него была когда-то семья…
— А это что за ткань? — чтобы прервать неловкое молчание, Пат снова схватилась за «простыни».
— У нас зовут это тканью, но это не ткали разумные. Подводные зауры, как я говорил тебе, выходят из морей, чтобы сплести оболочку для своих зародившихся детей. А когда те вылупляются, оболочки становятся не нужны, и илле их собирают. Из них, если правильно развернуть, можно сделать материю на много длин. И рисунок всегда неповторимый. Хороший художник умеет так развернуть кокон, чтобы получился лучший рисунок.
Хотелось бы посмотреть на это… Выбрав в качестве простыни кусочек попроще, Пат нашла себе пару таких же обрезков для полотенец. Обещанный чан с водой стоял в закутке в глубине пещеры, почти у самого спуска в сад. Она потрогала воду — теплая, почти горячая!
Кетл ушел, чтобы не мешать, и не мог ее видеть, и Патрисия решила, что для стирки это слишком шикарно. Залезть в чан она не смогла бы, но разделась и, стоя босиком на каменном, но теплом полу, облилась с помощью стоявшего здесь же ковшика. Вода с пола утекала вниз по специальному желобку — ну чем не душ? На каменной приступке лежало настоящее мыло — на вид вполне земное, только кустарного производства. Но, взяв его в руки, Патрисия ощутила нежный цветочный запах. Она тут же, стараясь не намочить перевязанную руку, помыла им голову. Рука, конечно же, все равно намокла, но повязка осталась плотной, а ткань мгновенно высохла, и Пат решила ее не разматывать. Оставшейся воды хватило, чтобы смыть пену. Влажные волосы пахли потрясающе, на Земле это мыло отхватили бы в любом косметическом салоне за бешеные деньги. Стирать таким — полное расточительство, но другого тут не было, и Патрисия постирала снятую утром одежду.
Рюкзак она предусмотрительно подтащила сюда же, и сейчас достала оттуда расческу и расчесала волосы — они быстро сохли, и Патрисия, даже не видя себя, ощущала, какие они пышные и блестящие. В пещере было свежее, чем в ее закутке, но все равно тепло и комфортно. Пат чувствовала себя почти как дома. Вчера она и думать забыла о дорожной пижаме, но пижама у нее имелась, и сейчас, освеженная, она решила ее надеть.
Когда она вышла из закутка, Кетла в пещере не оказалось. На ее новой постели лежало ее одеяло. Пат уютно обернулась в него и выглянула наружу. Увалень даже не пододвинулся, и, чтобы выйти, ей пришлось перешагнуть через него.
Светляки остались внутри, и она не сразу увидела, но потом разглядела дора: Кетл стоял на самом краю, глядя в звездную бездну. Патрисия, подумав, вернулась за выстиранной одеждой, и развесила ее на креслах-камнях, придавив сверху мелкими, собранными у стены, осколками.
А потом подошла к дору и тихо встала рядом, но на шаг дальше от пропасти. За бытовыми хлопотами она почти забыла о том великолепии, которое дарит здесь ночь, и слегка позавидовала Кетлу — он может видеть то, что она видела вчера, а перед ней сейчас — только яркие-яркие звезды, хотя они и близки так, как никогда на Земле. Впрочем, она сама не знала, хочет ли испытать вчерашнее потрясение — возможно, для нее это, действительно, слишком.
— Я поговорил с горами, — негромко произнес Кетл, даже не обернувшись.
— Как ты говоришь с ними? — не удержалась от вопроса Пат. — Да и с деревьями… Как они могут отвечать тебе?
— Прости, Паттл Исия, я выразился слишком просто. Ты верно поправила меня. Камни и деревья являются частью природы Илии, и я обращаюсь к ее энергии в той части, которая принадлежит этому дереву или камню. Надо только обратиться к нужному спектру энергии, выделить ее из других. Мы не сразу этому научились. Но разве ты не хочешь узнать, что я услышал?
— Конечно, хочу, прости.
— Я не знаю, за что ты просишь прощения.
— За то, что хочу получить все знания сразу, — улыбнулась она.
— И ты быстро их получаешь, — кивнул он. — Силы сказали мне через голос гор, что пришло время больших перемен. Илле должны решить, что делать дальше. Восемь лет назад мы создали кокон, и здесь, наверху, я мог соединять общие усилия по его удержанию. Силы сказали мне, что кокон может разрушиться. Пришло его время, и скоро мы не сможем его удержать. И тогда перед нами встанет тяжелый выбор…
— Но вы сможете сделать новый? — испуганно проговорила Пат— И почему именно сейчас? Теперь ваши скажут, что это из-за меня!
Она даже в темноте поняла, что он печально улыбается: она снова задает слишком много вопросов сразу. Но замечания делать не стал.
— Я могу ответить только на один твой вопрос. Вряд ли мы сможем сделать новый кокон. Но я дам тебе остальные ответы, как только узнаю их сам. Я буду отвечать на все твои вопросы, на которые у меня есть ответы, я так решил, землянка, — немного торжественно произнес он.
Она некоторое время переваривала, но решила не уточнять, за что ей такое доверие.
— А теперь иди спать, Паттл Исия, — он впервые повернулся к ней.
— А ты?
Он наверняка отдал ей единственный матрас, сообразила Пат.
— Сегодня у меня много дел. Я могу обходиться без сна.
— А какие у тебя дела, ты мне скажешь? Ты же обещал, что будешь мне отвечать… — по-детски заклянчила она.
— Мне надо вызвать дождь для поливки сада. Это лучше сделать ночью, чтобы завтра нам не идти под дождем на Лайдер. Мне надо сочинить песню. Мне надо подумать о коконе и о тебе.
Откровенно… хотя не стоит обольщаться, вряд ли это будет что-нибудь лестное.
— Ты сочиняешь песню? А я ее услышу?
— Услышишь? — в его голосе прозвучало немалое удивление. — Конечно же, нет. Скажи, ты сможешь уснуть сама, или тебе надо помочь, как вчера?
Он что, решил, что она напрашивается на колыбельную?
— Паттл Исия, что с тобой, почему ты сердишься? — продолжал удивляться дор. — Ведь вчера тебе нужна была помощь?
— А сейчас не нужна, — холодно ответила она, но, не удержавшись, добавила:
— Не волнуйся. Я не заставлю тебя держать мою белую руку.
***
Не дожидаясь ответа, Пат перескочила через Увальня. Светляки образовали у входа красивую светящуюся арку, но, увидев ее, полетели освещать пещеру.
Настроение у Патрисии почему-то стало приподнятым. Она жаждала действий. Сначала она установила свою «кровать» к правой стене, прямо к каменной скамейке, перебрала заново все свое имущество, разложила его на скамье, как на прикроватной полке, задвинула рюкзак себе за голову и только потом улеглась. Светляки тотчас же заняли свое место у входа в пещеру. То ли они обладали интеллектом, что вряд ли, то ли управлялись прямо из головы Пат.
Она с наслаждением вытянулась на постели. Потрясающе, но даже дома ей никогда не было так уютно и хорошо, а ее дорогое белье не могло выдержать конкуренции с этой приятной прохладной тканью живого происхождения.
Но сон, конечно, не приходил. Пат попыталась рассуждать разумно. Чему она так радуется, если подумать? Тому, что всю оставшуюся жизнь ей придется спать на полу? Что ее ждет тут, без семьи и друзей? Скоро она станет старая и никому не нужная, и детей у нее не будет. А Кетл… Стоит посмотреть правде в глаза. Когда-нибудь землянка ему надоест донельзя. Дор ответит на все ее вопросы, и получит ответы на свои. И тогда ее выселят из его пещеры, чтобы не мешала.
Она даже зажмурилась от будущей обиды. Ну и пусть. Ей ничего не надо от этого инопланетянина… преклонных годов. Ну разве что остаться для него близким другом. Хоть бы он включил в себе что-нибудь человеческое… ой, то есть… в общем, не был бы таким автоматом!
А вот интересно, найдутся ли среди них такие, у которых ее кожа не вызовет отвращения? Хорошо бы нашлись, назло Кетлерену. Если молодые мужчины-иляне так же красивы, как, скажем, немолодые…. Да нет, они гораздо красивее этого дора, достаточно вспомнить Стара!
Тут она услышала странный шум и подняла голову. Некоторое время непонимающе вслушивалась, пока не осознала, что это шум дождя — причем очень сильного дождя, что называется, как из ведра. Ригаз тоже заворчал, заволновался и отполз поглубже в пещеру, отрясая попавшие на мордочку капли.
И где этот упрямый дор? Все еще сочиняет свои песни? Под проливным дождем? Ну хорошо, сегодня он решил промокнуть, а где он будет спать завтра?
Патрисия нехотя вылезла из постели, накинув на себя одеяло на манер тоги. Увалень тут же пополз к ней за новой порцией ласки.
— Меня лично мучает совесть, а тебя? — спросила она у него строго.
Увалень смотрел на нее невинным взглядом.
— Ну как же? Была у зайца избушка лубяная, а у лисички ледяная… Выжили мы с тобой хозяина, и рады.
Она выглянула наружу, но свет от светлячков мешал ей разглядеть что-либо в темноте.
— Кетл! — позвала она.
Видимо, шум дождя мешал ему расслышать. А может, его вообще смыло с платформы?
Патрисия решительно вернулась к своей кровати-матрасу. Для нее одной это слишком жирно, решила она. Она сняла всю постель и попробовала растянуть матрас. К ее удивлению, матрас легко поддался, разымаясь, как пластилин. Она стала дергать сильнее, стараясь разъять его пополам — он становился уже и шире. Патрисия сообразила, что так она вообще превратит его в подстилку, нашла на одной из полочек огромный нож и разрезала матрас пополам.
Обратите внимание: Цвета индиго. 3.
Вот так — каждому хватит. Ну стало чуть низковато, ну и что?Она некоторое время решала, куда установить кровать для Кетла, так, чтобы он не подумал, что она хочет спать к нему поближе, с одной стороны, и чтобы не решил, что его выпирают из собственного дома, с другой. Наконец, подыскала местечко где-то посередине между выходом и своим спальным местом, чуть ближе к выходу, чем к себе. Нашла в мешке простыню и одеяло — правда, не такое теплое, как свое, а скорее плотную ткань изо мха — лихру или зутру, и расстелила на матрасе. И вышла наружу, накинув на голову одеяло. Увалень легонько крякнул, приподняв морду — спать ему не давали! — и снова положил ее обратно на лапы.
Дождь уже ослабевал. Патрисия обнаружила Кетла, сидящего возле стены.
— Если с дождем и песнями ты закончил, то можешь идти спать, — заявила она. — Я устроила тебе постель. А об остальном можно думать и лежа, мне кажется.
Она не видела выражения его лица в темноте, но, видимо, застала врасплох, потому его цвета снова вспыхнули — такие яркие в темноте. К ее удивлению, он послушно встал и последовал за ней в пещеру. Это изумило ее даже больше, чем то, что он совсем не промок — волосы и одежда этого фокусника оставались сухими.
Пат молча указала ему на постель. Потом демонстративно удалилась в свой угол и легла, накрывшись. Через секунду светляки разом погасли, и она услышала, как Кетл устраивается на матрасе. Ну вот и хорошо, подумала она. А то что за ерунда… Она повернулась и некоторое время наблюдала, как его силуэт ярко светится в темноте сиреневым и спокойно-красивым синим. На сердце у нее почему-то стало очень горячо, она ощутила внутри себя что-то острое и одновременно нежное, и отвела взгляд.
И неизвестно откуда, возможно, из этого острого и нежного, явилось вдруг четкое воспоминание. Пат даже подскочила на своей кровати.
— Кетл, ты спишь? Кетл, послушай, я знаю, откуда… я вспомнила, где я видела ригаза! Ха, еще бы он меня не слушался! Это же я сама его придумала!
Она увидела, как силуэт дора переместился — Кетл тоже сел на постели.
— Только послушай! Мне подарили в детстве игрушку-конструктор. Такой самый простенький, коробочку с программой. Закладываешь в него рисунок, и он создает мягкую игрушку по этому рисунку. Немного ее исправляет, дети ведь рисуют криво, но все пропорции сохраняются. Я решила придумать себе идеального друга. Начала рисовать на специальном экране… А у меня была картинка в книжке — с осликом. Это такое земное животное, вьючное. Мордочку я срисовала точно, но слишком крупно, и для ножек места не оставалось, вот они и получились такими короткими. А потом я решила, что ослику будет тяжело ходить такими ножками, а на земле его станут заставлять возить разные тяжелые вещи. И пририсовала ему крылышки! Поверь, я не могла видеть его ни в одной книжке, потому что точно помню, почему так нарисовала. Крылья тоже получились маленькими, мама сказала, что он не взлетит. А я сказала ей, что взлетит, потому что они хоть и маленькие, но очень-очень сильные. Ну вот… а потом принтер напечатал мне такого ослика. Я его очень любила и всегда с ним играла. А потом… потом… потом мама решила, что он очень уродливый, а я слишком взрослая, чтобы постоянно таскать его с собой. И она его выбросила, когда я не видела. А мне не сказала. Я искала его… везде… но его нигде не было.
И Патрисия расплакалась, точно так же, как тогда, в детстве. Она вдруг поняла, что все эти годы старалась забыть этот случай, забыть плюшевого друга. Взрослая Пат внушила себе, что нельзя испытывать боль из-за неживой старой игрушки. А боль, выходит, никуда не делась, только спряталась.
Некоторое время она просто молча плакала, плевать, что он подумает… Через некоторое время он пошевелился и сказал:
— Тебе надо сочинить песню, чтобы грусть ушла в нее. Мое сердце тоже плачет.
— А почему плачет твое сердце? — спросила она тихо.
— Ты знаешь, почему. Умерло дерево.
— То дерево? Ты так грустишь из-за дерева?
— Оно просило меня о помощи. Оно хотело жить, а я не смог ему помочь.
— Но ведь у дерева нет души… хотя… ты скажешь, какая душа у игрушки!
— Ты вложила в нее частицу своей души, и игрушка перестала быть неживой. В деревьях нет души, но они дышат и чувствуют, а значит, в них живет часть энергии этого мира. Когда эта энергия убывает в одном месте, она прибывает в другом. Но я никогда не узнаю свое дерево в том, чем оно стало. Разве это не грустно?
— Как же тогда вы печалитесь о людях?.. Наверное, Кеунвену было ужасно тяжело услышать про свою жену.
— Это расставание не навсегда. Печалиться о разумном, когда он уходит, стоит только, если разумный изменил своему Дару — ведь он должен предстать перед Силами. Но, увы, мы все равно печалимся, потому что разлука порой невыносима.
— Моя бабушка тоже верила, — сказала Пат после некоторого раздумья. — Только не в Силы… Те, кто у нас еще верят, верят в Творца, я не знаю, как перевести наше слово, на моем языке это называется «Бог». А «силы» для нас — это что-то исключительно сильное или могущественное. Природное или человеческое, но не сверхъестественное.
— То, о чем ты говоришь — это просто физические силы, а Силы, которыми все создано — это и есть творящее начало, вдыхающее жизнь.
— Но звучит это для меня одинаково! Хотя я и чувствую, что твои «Силы» — с заглавной буквы. Но почему именно это слово?
— Я не силен в знаниях о языке, тебе надо говорить с Новокуэеном или с Теаюригом. Но ты сказала, «те, кто еще верит»? Значит, у вас есть такие разумные, которые настолько лишены доступа к знанию, что им приходится допускать или не допускать существование Сил?
Патрисия задумалась. Во что верит теперь она сама, живя в мире, где каждую секунду видит действие этих загадочных Сил через Кетла?
— Многие верят только в то, что видели сами или о чем знают точно. Откуда у разумного знания о том, что случится с ним после смерти? Ведь никто еще оттуда не возвращался.
— Но каждый оттуда явился, — недоуменно произнес дор. — Нельзя появиться из неоткуда, нельзя уйти в никуда.
— Разве рождение — это не появление ниоткуда? Это же как музыка или картина… Музыкант сочиняет мелодию, но пока он ее не придумал, этой песни не существует.
— Но ты ответила на свой вопрос сама. Новой мелодии до ее появления не было, но был тот, кто должен сочинить эту мелодию. А если есть тот, кто ее сочинил, то разве он не станет ее хранить? Разве эта музыка не продолжает жить в нем, разве она может исчезнуть в никуда?
— А кстати, — вспомнила она. — Я читала, что у вас совсем не развито искусство. А ты что-то говорил про художников, и вот сейчас сочинял песню. У вас нет таких илян, которые зовутся художниками?
— Почему нет? — удивился Кетл. — Если бы их не было, откуда взялось бы это слово в илините?
— Ой, точно… Но где же тогда ваши картины? Все остались внизу?
— Если ты говоришь про живопись — картины, нарисованные на поверхности, — то у нас это не прижилось.
— А как мне услышать вашу музыку?
— Музыку? — поразился дор. — Но как ты можешь ее услышать? Разве этим можно делиться?
Некоторое время в темноте царило недоуменное молчание. Цвета Кетла переливались сиреневым.
— А для чего же тогда сочинять, если не делиться? — наконец, вымолвила она. — Кто же услышит твою мелодию?
— А зачем ее слышать другим?
«Чтобы похвалили», — чуть было не сказала она, но вовремя опомнилась — скажи она это Кетлу, и он никогда не поймет, в чем смысл искусства, навсегда решив, что это «больные корни землян».
Она решила подойти с научной стороны.
— Искусство создается для других, разве нет? Оно тоже несет в себе знания, только особого рода. Картина, к примеру, показывает остальным, как художник видит пейзаж или человека.
— Но зачем ему навязывать другим то, как он видит пейзаж? Разве не разумнее было бы, чтобы другой посмотрел сам? В чем ценность такого знания?
— А если… если тот живет далеко и не может увидеть, а художник ему показывает… или художник умер, оставив эти знания другим поколениям, которые будут жить после него.
— Но разве недостаточно поместить свои знания в общую память? Другие поколения смогут к нему приобщиться, с учетом знаний многих разумных, чтобы, наоборот, свести субъективность к минимуму. На планетах вроде вашей существуют разные технические способы отображения реальности. Нам они не нужны, ведь они все равно не дают знаний об истинной сути вещей. Но они хотя бы не искажают ее, преломляясь через чей-то взгляд.
— Но… но в этом же и смысл, что это не точное изображение! Это же не одно и то же, реальность и живопись. Все, что видит художник, он пропускает через свою душу и выдает преобразованным. Разве не интересно именно его видение?
— Никто не в силах изобразить истинную суть предмета так, как она есть, ты права. Но почему его искаженная реальность, нанесенная на холст, должна быть интересна другим?
— Не искаженная! А преображенная — его душой и его мастерством.
— Зачем преображать истинную суть вещей? Разве в результате не получится ложь? Зачем оставлять ее другим поколениям?
— Послушай… — Пат совсем потерялась. — Я не сильна в этом… но я понимаю, что вот мне, например, это нужно! Искусство… оно пробуждает чувства, мысли, оно…
— Землянам, чтобы мыслить и чувствовать, требуется постоянно пробуждаться? Они должны подталкивать друг друга к тому, что естественно для разумного?
— Может быть, и должны… Ты забываешь, что земляне не видят истинной сути вещей. Им не с чем сравнить. Что если наши художники просто постоянно ищут эту самую суть?
— Возможно, — подумав, согласился Кетл. — Тогда для вас главное — это не обманываться и не обманывать, не выдавать это за настоящие знания.
Какой странный, все-таки, они ведут разговор, подумала Пат. Во-первых, они впервые спорят — раньше она только выслушивала его ответы. Во-вторых… вообразить со стороны: она разговаривает с инопланетянином о творчестве, ночью, в пещере…
— А чем же тогда занимаются ваши художники? — с недоумением спросила она.
— Раньше, очень давно, некоторые из них, как и вы, добывали краски и рисовали на стене своего дома, но, осознавав, что живое не украсить неживыми подобиями, перестали. Теперь они изучают истинную суть вещей, проникаются замыслом Сил, но не пытаются отобразить или тем более исказить этот замысел. Они создают новую, дополняющую мир красоту, подражая природе в том, в чем они могут ей подражать. Например, выращивают дома, один красивее другого. Или высаживают рукотворные сады. Ведь это огромное мастерство, добавить в чудо окружающего мира другое чудо — так, чтобы они не спорили, а продолжали друг друга. Или ткани… надо так подобрать рисунок из кокона, чтобы он заиграл всеми красками. Не каждый может по-настоящему его раскрыть.
— То есть практическое искусство, — заключила Пат. — И что, ваши художники не хотят, чтобы другие оценили результат их работы? Они не хотят, чтобы их похвалили?
— Не похвалили, а порадовались с ними.
— Какая же разница?
— Хвалить можно кого-то, а радоваться чему-то — вместе. Если творение красиво, то радость больше, если нет, то и радоваться нечему.
— Ну а поэзия? У вас есть поэты, книги стихов?
— Прежде, очень давно, пока мы не научились приобщаться к знанию и делиться им, не записывая, у нас были книги. А сейчас поэтом считается тот, кто разговаривает на самом лучшем илините, и, чем совершенней его язык, тем лучше поэт.
— Ладно, по крайней мере ваши художники и поэты делятся своим творчеством с другими, — не сдавалась она. — Но про музыку я не поняла. Ты сказал: для чего ее слышать другим?
— Конечно. Мне нужна только та музыка, каждую ноту которой я прожил. Но кто, кроме меня, знает, о чем она?
— Но чтобы затронуть душу другого? Чтобы поделиться… Разве вы не нуждаетесь в сочувствии друг друга? Например, ты напишешь песню о своем умершем дереве… И вот кто-то другой, который тоже пережил смерть старого дерева, или совсем другую печаль… например, он с кем-то расстался… или полюбил, но не взаимно… Он услышит твою мелодию, и его душа переживет это вместе с твоей душой, они станут сострадать друг другу.
— Есть эмоции, которые илле скрывают в своих цветах. Зачем заставлять других слушать вопль моего сердца? И тем более жестоко напоминать другому о его собственной боли.
— Это… это не жестоко… от этого может стать легче… То есть не легче, но…
У нее не получалось ему объяснить, как воздействует музыка на страдающую душу.
— Ну а счастье? — нашлась она. — Почему бы не поделиться счастьем?
— Но если у другого нет той же причины для счастья, зачем им хвалиться? Все не могут испытывать твое личное чувство, иначе у нас была бы одна душа на всех.
— А общая причина для радости? Такой разве не бывает?
— Конечно, бывает. В этом случае мы возносим хвалу Силам. Но песня… Песня — это тайное знание только одной души.
— А… любовь? Неужели вы не делитесь музыкой любви даже с теми, кого любите?
Дор некоторое время смотрел на нее без всякого выражения. Ну, понятно, вопрос не по адресу.
— Я… я не знаю, Паттл Исия, — честно признался он. — Тебе лучше спросить об этом Кеунвена.
***
Кетл не понимал. Поделиться своей песней, например, с Теаюригом… или даже с Кеунвеном… нет, это невозможно представить! Он мог выпустить музыку наружу, только чтобы отдать умершему дереву… Но раскрыть другому самое сокровенное, самое тайное движение своей души, каждую ноту и каждое слово, которые эта душа издает?
А для землянки это, очевидно, не является чем-то из ряда вон выходящим.
Может как раз поэтому Кетл вдруг понял, что смог бы… неужели бы смог? — показать ей свою песню.
Просто для научного эксперимента. Да, именно так, пересилить себя и проделать эксперимент, если можно проделывать опыты со своей и чужой душой. Чтобы понять, действительно ли это происходит так, как она говорит. Например, она грустит по своей игрушке, или по своему жениху, который ее оставил — судя по всему, это именно так. Отзовется ли в ней его песня, как она утверждает? Если она готова пойти на это, они могли бы проверить.
Но что будет с его песней, если он ее выпустит? Вернется ли она когда-нибудь к нему, останется ли собой? А если ее услышат многие? Собрав, нанизав как на нитку чужие души, она изменится. Разве что землянка права… и песня тогда станет чем-то не меньшим, а большим?
— Что такое искусство в понимании землян? — спросил он, решив зайти издалека.
А потом долго слушал ее рассказ о земных искусствах, хотя Паттл Исия предупредила его, что ее знания скудны.
Про художников он не услышал ничего нового. С помощью искусственно созданных красок они переносят на отдельную плоскую поверхность подобия того, что видят или воображают. Иногда делают эти подобия объемными, используя мертвое дерево или иные материалы. Воображать — это значит для них видеть в своей голове то, чего в реальности не существует, или представлять то, что узреть невозможно.
Вопросы воображения требовали отдельного обсуждения. Кетл с Паттл Исией в ходе долгого разговора пришли к согласию, что, если Силы дают разумным воображение, значит, оно является благом и в некотором роде со-творчеством. Без воображения нельзя вырастить новый дом, к примеру. Но воображение, существующее отдельно, само по себе, без привязки к видимому творению Сил? Предметы и понятия, вынесенные только из собственной головы, Кетл обсуждать оказался не готов. Посланы ли эти видения Силами или, наоборот, вводят разумного в заблуждение, как сны? Не поглотят ли они реальность, не заставят ли разумного отвернуться от истинной сути вещей? Может ли воображаемая реальность считаться новым знанием, достойным его сохранения? Ответов у него не было, и у землянки их тоже не нашлось. Правда, она сказала:
— В таком случае, не-благом может стать все, что угодно, не только воображение, но и разум.
— Разумеется, — согласился Кетл. — Все, что нам дали Силы, мы можем повернуть и в не-благо, наш свободный и постоянный выбор — это и есть способ, которым Они нас растят.
Паттл, кстати, настаивала, что образ ригаза ей подсказало именно воображение, но у Кетла имелась другая, почти невероятная версия. Он все больше и больше убеждался, что замысел Сил о землянке нуждается в верной трактовке.
Что же касалось того, чтобы переносить на картину впечатления от реальности, тут он остался при своем.
Но сейчас его интересовало и одновременно тревожило другое. Благо, что землянка сама перешла к теме музыки. Здесь его ждали открытия. Оказывается, песней у них называется музыка, к которой добавлены слова, но как они не мешают друг другу? Нельзя же одновременно слышать музыку и думать о слове. А еще у землян существуют «музыкальные инструменты» — предметы для извлечения звуков. Они как кисть для художника, сказала землянка.
— Тогда что же для музыканта холст? — невольно спросил он.
Паттл Исия задумалась.
— Наверное, душа, — ответила она.
Кетл подумал над ответом — он выглядел хорошо. Но…
— У вас не точные образы, — критически заметил он. — Они красивы, но не выверены до конца. Например, для поэта инструментом является слово. А холстом?
— Тоже душа.
— А холст для художника — это просто холст, кусочек материального? — улыбнулся он. — Ты ведь утверждала, что живопись тоже воздействует на душу?
— Нет… ну, то есть… для картин — получается, есть и материальный, и духовный элементы…
— Патл Исия, у тебя нет выверенного и точного образа, но ты пытаешься создать его прямо из воздуха, без долгого размышления. Это только ветки твоего дерева или вся земная поэзия такова?
— А между прочим, в поэзии это не запрещено, — прищурилась землянка, и в ее цвете появился ядовито-лимонный. — Железная логика там не нужна. Иначе остались бы только «реки, несущие воды», да «деревья, тянущие ветки». Раньше мне казалось, что илинит очень образный язык. Это потому, что вы не боитесь использовать язык поэзии в обыденной жизни. Но на самом деле ваши сравнения бедны и однообразны. Это все потому, что вы не делитесь друг с другом своим искусством. И поэтому не создаете новых образов.
— Возможно, — согласился Кетл. — Но лучше не создавать никаких образов, чем создавать такие, про которые неизвестно, благо ли они.
— А что может быть плохого в образе?
— Если он не до конца точен, то несет ложное знание.
— Это поэзия! По-э-зия! Ее нельзя до конца понять.
— По-моему, нам надо закончить этот разговор, — заключил Кетл. — Когда начало разговора приходит к его концу, продолжать смысла нет. К тому же, твоя физиология не может обходиться без сна.
— Вообще-то у нас заканчивают разговор тогда, когда оба собеседника согласятся, что… А, ладно, спокойной ночи! — буркнула она недовольно.
Они снова улеглись. Но Кетл еще долго, не в силах удержаться, украдкой смотрел в ее сторону, видя, как сменяются ее цвета: раздражение вскоре утихло, и восстановился ее красивый зеленый, очень чистый синий и, конечно, индиго.
И вдруг поверх всех ее цветов появилась новая эмоция: уже виденное им однажды ярко-синее мерцание. Кетл резко отвернулся, а когда снова открыл глаза, мерцание уже погасло. Землянка спала.
Друзья, спасибо, что поддерживаете лайками и комментариями!
Продолжение следует.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11)
художница Елена Юшина
Больше интересных статей здесь: Фантастика.
Источник статьи: Цвета индиго. 12.