Роман в стиле магического реализмаНачало
Ранее
Black & White. You & I (62)
Проснувшись, Виктор долго лежал на диване и смотрел в потолок. Ночью жена однозначно дала понять, что не желает больше с ним жить, нет, даже не так, она пообещала умереть в тридцать восемь, если он не оставит её. «Вика, Вика, что ж ты творишь…» – подумалось ему с тоской о женщине, забравшей у него выбор. Он мог попытаться удержать её силой, пригрозив забрать сына, однако мысль о том, что она может исполнить обещание была физически непереносима. Ему хотелось убедить себя, что она просто пошутила, мстя за долгое отсутствие и последнюю встречу, но, лишь только он вылавливал в себе эту мысль, останавливался. Он знал: веселая беззаботность, игривость, детскость, беспечность и легкость скрывают под собой серьезного и молчаливого человека, не кидающего слова на ветер, ранимую и глубоко чувствующую душу, которую он так и не сумел приручить за все годы их странного брака. С годами Виктор всё более убеждался, что их супружество было предрешено на небесах, что вверили в его руки, наверное, самую загадочную женщину, умевшую не просто понимать и чувствовать без слов, но и наполнять требуемой энергией. Если бы полтора года назад он бы не был столь зол на неё, сейчас бы ему не лежать на этом диване…
Виктор смотрел в потолок и чувствовал, как из него вынули жизнь и… теперь ему необходимо было решить на что потратить остаток лет, которые ему предстоит провести без Виктории. Мысль о том, чтобы последовать совету жены и создать вторую семью, он тут же отметал, зная, что не сможет жить ни с одной женщиной кроме той, что постоянно заставляла себя завоевывать и добиваться вместо того, чтобы накладывать право вето и заполнять женской суматошностью всё вокруг. Пытаясь понять эту особенность её поведения, он часто украдкой наблюдал за ней и всегда приходил к выводу, что жене достаточно себя самой. Она всегда была себе на уме, сама по себе, никому души не открывала и ни в ком не нуждалась, даже в нём. Вот и сейчас она обещалась одна вырастить достойного сына достойного отца, потому что… «Что потому что?! Что?!» – подавляя желание ударить кулаком в стену, произнес он вслух, понимая, что многое бы отдал сейчас, дабы понять жену, несмотря на то что она высказалась предельно ясно.
Виктор поднялся и, открыв дверь, пошёл на кухню, откуда доносился запах еды и веселый голос сына: «Доброе утро!» – «Папа! Папа!» – метнулся к нему Макс. – «Привет, жена…» – «Пап, мама сказала, что…» – «Кофе будешь?» – «Я могу решить за всех, куда мы едем на выходные. Могу?» – «Можешь». – «Я хочу к бабе Нине…» – «Твой кофе…»
И Виктория посмотрела на мужа. И Виктор не отвел взгляд.
– Ма-а-ам! Па-а-ап! Вы чего застыли?
– Думаем…
– Про озеро?
– И про него…
– А ещё про новое ковровое покрытие, за которым мы сейчас и отправимся.
– Зачем? Не нужно.
– А мы тебя с собой и не зовем, да, Макс? Мы сами справимся. А ты пока вещи собери...
– Мы к бабе Нине? На озеро?
– Да.
– Мне в понедельник на работу.
– А мы тебя с собой и не зовем, – не сдержавшись, отчеканил Виктор каждое слово.
– Почему? А мама? – присмирев, спросил сын.
– Мама сама решит, когда к нам приехать, да?
Мужчины уехали. Вика осталась дома. Принялась хлопотать, но всё валилось из рук. Хотелось биться головой о стены, кричать от боли и выть на окне реквием по мечте, но вспомнив, что уже не спала двое суток, Шедон приказала себе успокоиться и пошла собирать вещи сына. В игрушках нашла пистолет мужа, он оказался игрушечный: «Паразиты», – тепло улыбнулась и вновь вспомнила про охотничье ружьё. – «Надо напомнить, чтоб забрал…» Отправилась на кухню. В зал. В комнату сына. Зал. Кухня. Коридор. И так нервно кружа по квартире, ощущала два диких желания – курить и спать. Дома курить было нельзя. Спать было некогда. Оставалось лишь биться головой о стены, кричать от боли… Виктория взяла сигареты и отравилась на лоджию. Когда мужчины вернулись, вещи и продукты были собраны, обед готов.
– Господи! Виктор! – всплеснула руками, наблюдая, как они с сыном поднимаются по лестнице, неся огромный рулон. – Витя! Витя! – отходя в сторону, запричитала чуть ли не со слезами. – Ты зачем так себя изуродовал?!
– Мам, смотри! – и сын стянул с головы кепку.
– Ну зачем… а его-то за что… Виктор… – стараясь подавить внутреннюю истерику, пролепетала Шедон и ушла на кухню, не в силах смотреть на две обритые головы.
– Тащим в зал…
– Мам, ты расстроилась? – заходя на кухню, спросил ребёнок. – Отрастут же… К школе так точно отрастут. Папа сказал, что мы в поход пойдём, а там мыться негде… мы и подстриглись… Ма-а-ам?
– Всё хорошо, Макс. Всё хорошо. Это я так…
– Ну что, мать, накормишь нас? Потом мы быстро всё сделаем и поедем, да, сын?
– Витя, оставь ты этот дурацкий палас в покое! Он вообще не нужен был!
– Прости, но тут ты не угадала. Мы ещё и старый выкинем, да, сын?
День перевалил далеко за полдень и стремился к вечеру, когда Виктор с сыном закончили расставлять мебель, погрузив квартиру на несколько часов в весёлый хаос, перед которым не устояла и Вика. Ребёнок бесновался и буйствовал: прыгал по мебели, кувыркался, падал и поднимался, запинаясь обо все вещи; висел на шее отца и ластился к матери, словно хотел запечатлеть в памяти последнюю картинку идеалистического счастья родителей. И вот они уже втроем лежали на мягком ковре, смеялись, мечтали и разглядывали люстру на потолке:
– А когда вы снова поженятся будете?
И наступила пауза.
– Когда мама скажет, тогда и будем…
– Мам, когда?
– Когда вы с папой вернетесь домой, тогда и решим, хорошо?
– Хорошо!
Виктор встал, подал руку Виктории:
– Приготовь что-нибудь перекусить и… поедем мы, да, Макс?
И ушёл на лоджию. Открыл оконные створки и, облокотившись на подоконник, уставился немигающим взглядом во двор. Хотелось выбить все стёкла. Взвыть от боли. Запить от тоски.
Остроносая собака, похожая на шакалицу, вышла из-за угла и улеглась под окнами квартиры Шедонов. «Ну что, старая, сделали нас?» – заметив собаку, усмехнулся Виктор. Собака молча повернула к нему голову и, потянувшись, устроилась поудобнее. «Не знаю, как твои рёбра, – усмехнулся ей Виктор, отметив не естественную худобу дворняги, – а по моим вот танком прошли…»
– Ты что-то сказал? – заглядывая на балкон, спросила Вика.
Шедон пристально посмотрел на жену и… решил оплатить ей той же монетой:
– Это я с ней разговаривал, – указал он в сторону собаки.
– С кем?
Вика подошла:
– Какая страшная…
– Смерть и не должна быть красивой.
– Какая смерть?
– Моя.
Обратите внимание: После просмотра «Фантома» хочется стереть себе память, чтобы прочувствовать его ещё раз!.
Видишь, пришла, ждёт.– Чего ждёт?
– Что я решу: умереть или завести вторую семью…
Жена молчала посмотрела на него, и в этом её взгляде было столько боли, обречённости, тоски и мольбы, что Виктор устыдился сам себя. «Всё будет хорошо, моя девочка, – и, резко прижав к себе Вику, крепко обнял. – Всё будет хорошо». И она приникла к нему всем телом и, уткнувшись носом в грудь, закрыла глаза. Так они и замерли.
– Мам, там что-то горит, – влетев на лоджию, доложил Макс. – Пап, а можно я пистолет с собой возьму?
– Вить, и ружьё забери, пожалуйста…
– Я подумаю.
Сын улетел. Жена ушла. А Виктор остался стоять у открытого окна и смотреть на тощую дворнягу, что против воли привлекала к себе внимание, больно уж по-человечески смотрела она в глаза. Сын прилетел и улетел вновь. Жена пришла:
– Я накрыла… Пойдем? – и подошла, и встала рядом. – Не ушла ещё?
Шедон развернулся и, с силой сжав запястье жены, медленно отчеканил:
– Пока я жив, я не позволю, чтобы хоть одна нога, хоть одного мужика переступила порог этого дома. Это ясно?
– Это твой дом. Здесь живет твой сын. И двери тебе всегда открыты.
– Родители!.. Пап, опоздаем!
– Куда вы опоздаете?
– Папа, сказал, что в пять часов мы должны выезжать из города, а сейчас четыре.
– Виктор, может лучше утром? Иначе всю ночь за рулем…
– Лучше за рулем, чем… – Шедон осёкся. – Пошлите ужинать, что ли?
Проводив своих мужчин, Виктория зашла в зал, взяла с дивана подушку и, упав на мягкий ковёр, закричала, уткнувшись в прохладную бязь, ещё хранившую запах Виктора. Закричала в голос. От какой-то страшной безысходности. От ужаса того, что натворила собственными руками, готовая броситься за мужем вдогонку и умолять вернуться. «Спать! Спать! Спать, Вика!» – приказывала себе, боясь сойти с ума от царившего внутри хаоса, что стремительно разносил её на мириады осколков и растворял в бездне без памяти существования.
Когда Виктория провалилась в тяжёлый сон, её мужчины ещё не выехали из города, ибо на каждом повороте, на каждом светофоре, на каждом километре Виктор подавлял разраставшееся с космической скоростью желание повернуть назад и заставить жену ответить на все его «Почему?» Где-то над ухом без умолку болтал Макс, через каждые два предложения повторяя «мама», но Виктор слушал сына вполуха. Он всё никак не мог отделаться от впечатления прощального взгляда жены: казалось, она держится из последних сил и хватает себя за руки, чтобы не повиснуть у него на шее и не просить прощения; казалось, протяни он к ней руку, как она тут же окажется в его объятиях и зальётся слезами; казалось… Как многое казалось, во что хотелось верить и проверить, но гордость не позволяла вернуться, требуя, дождаться, когда позовёт или… сама придёт. «Если позовёт, потребовать объяснений. Это без вариантов. А если приедет к нам, то… то… то? Это вопрос. А если не приедет? Не позовёт?» – и, чувствуя, как гордость сдаёт позиции физически непереносимой боли, что требовала видеть, слышать и осязать жену, Виктор втапливал тоску в руль, а педаль газа – в пол. И так, раздвоившись сам в себе, не заметил светофора. Резко дал по тормозам. Макс вылетел в проём между сиденьями, ударился лысой головой о панель управления и исчез где-то под креслом: «Па… А-а-а… Па…»
– Группироваться надо, – трезвея, заметил Виктор.
– Бо-о-ольно-о-о… – усаживаясь на переднем сиденье, заплакал сын, держась за голову. – Ты сдурел, что ли? Зачем так? Ты специально? – и слёзы обиды потекли ручьями.
– Не плачь, дитя! Ты сын Солнца, твоё дело война.
– Что?
– Не реви, говорю, как девчонка, – трогаясь с места, спокойно ответил Виктор, в то время как брови его сошлись на переносице. – Прекращай.
– Шишка будет! Больно же…
– Если больно, значит, живой, – улыбнулся отец и потрепал сына за голову, чувствуя, как под ладонью щетинится теплая детская кожа. – Успокоился?
– Не делай так больше!
– Не буду…
Макс перелез на заднее сиденье и затих, а Виктор, посматривая за сыном в зеркало заднего вида, пытался понять, почему вдруг слова сумасшедшей старухи сами собой слетели с его уст.
Им, дворовым мальчишкам, было по десять, когда они гоняли на велосипедах, купались в реке, устраивали поплавки и мечтали все, как один, стать космонавтами, вполне серьёзно решая, кто полетит первым, кто вторым, третьим, четвертым. Они были счастливо-беспечны до одури и боялись только одной сумасшедшей старухи, жившей в доме по соседству. Однако никакой страх не мешал им кричать из-за угла: «Грымза! Старая грымза! Старая грымза пошла!» От взрослых они слышали, что, мол, родилась она ещё в прошлом веке и при царе жила, в каком-то Смольном училась и за белым была, однако в гражданскую вышла за красного и сына белого ему родила, блокаду пережила, но всех родных забрала война, вот и сошла с ума.
И вот однажды он куда-то несся сломя голову на велосипеде, и в пути полетела рама. От локтей и коленок ничего не осталось. Заливаясь слезами, тащил обломки велосипеда и кроме боли ничего не чувствовал, не видел, не слышал, поэтому и не заметил старуху, проходившую, видимо, мимо. «Не плачь, дитя. Ты сын Солнца, твоё дело война», – и, погладив его по голове, она дальше пошла. Больше он её не дразнил, другим не давал, не боялся. Всё в этой жизни было, проходило и шло: годы старуху забрали, а время память о ней.
И сейчас Виктор не понимал, почему она вдруг припомнилась так остро, так ярко, на пустом месте, ни с того ни с сего, словно он малой пацан, прямо как сын его. И солнце слепит, и слёзы заливают глаза, и мир сверкает, туманится, и от боли всё искажется: «Не плачь, дитя. Ты сын Солнца, твоё дело война…»
– Макс, ты чего там затих?
– Дуюсь…
– А?! Скажешь, когда надоест? – улыбнулся Виктор.
Однако сын, скрестив на груди руки, демонстративно отвернулся к окну, изо всех сил стараясь не рассмеяться и сохранить обиженное выражение лица. «Как же её звали? Силия? Селия… Свилия… Сцилия… Севилья!... Силия… Севилия… – наблюдая за Максом, Виктор попытался вспомнить имя старухи. – Сцилия… Сицилия… Севилия… Сальвия…»
– Я в туалет хочу, – подал голос сын. – И есть тоже. И пить.
Виктор рассмеялся:
– До стоянки полчаса потерпишь?
– Да. А можно к тебе?
– Можно…
Близилась полночь. Макс, утомленный событиями дня, крепко спал на заднем сиденье, а Виктор по-прежнему вспоминал имя старухи: «Силия… Селия… Сцелия… Сцилия… Севилия… Сальвия…» – и был полностью поглощён этим занятием, затмившем даже тоску по жене. Заветное слово кружилось рядом, но в руки не давалось, однако, Виктор чувствовал, что его необходимо вспомнить во что бы то ни стало, ибо в нём заключена какая-то тайна.
___________________________________________
Продолжение (16.06.2021)
____________________________________________
Навигация по главам
____________________________________________
Навигация по каналу
Больше интересных статей здесь: Мистика.
Источник статьи: Пока я жив, жена, я не позволю, чтобы хоть одна нога, хоть одного мужика переступила порог этого дома. .