- Ах ты, едри его мать! Рамиддин, вспышка справа!
- Дэд, ты как бы ахрэнэл?!
- Влево забирай, тебе говорят, вторую кидаю!
- Да ты не как бы ахрэнэл! Ты савсэм с катушка съехал!
Вжимаюсь в холодную стенку мусорного бака[1]. В метрах двадцати от меня глухо ухает взрыв. Пыль, вперемешку с крошевом асфальта, оседает на одежде. За баком сижу уже добрых пять минут, пытаюсь вникнуть в обстановку. В колодце типового городского двора кипит бой. Недалеко от меня, у припаркованных автомобилей, мечется в разные стороны крепко сбитый горец. «Машина», - решаю я про себя, отметив лобастую голову с ежиком угольно черных волос, короткую воловью шею, увитую вздувшимися от адреналина венами, широкие плечи. Рамиддин (как я понял, горца зовут именно так) высовывается из-за покореженного взрывом джипа, поправляет перевязь с внушительных размеров ятаганом, грозит увесистым кулаком второму участнику бойни. Проследив за направлением яростного взгляда, замечаю в окне третьего этажа старичка с аккуратной седой бородкой. Старик, сощурив глаз, выдергивает чеку из щербатой гранаты:
- И не благодари, Папаха! – Третий взрыв смял еще пару авто. В голове зазвенели тысячи цикад.
Адресовав крепкое словцо престарелому бойцу, Рамиддин с ревом выскакивает из-за укрытия, перекидывает из левой руки в правую хищный ятаган. «Метра два наверное, - прицениваюсь к длине оружия я, - интересно, сколько эта хреновина весит»? Посреди двора, как раз на месте дощатого прямоугольника детской песочницы, возникает тонкий клинок черного луча света. Сверху донесся молодецкий свист:
- Долгожитель, по центру пойдут. Погодь-погодь, - останавливает дед, скакнувшего было горца, - сначала артиллерия.
- Ватнык ты старый, – взвивается Рамиддин, - разиня ушаначная! Ты какого хрэна мэня граната абкладывишь?! Знаишь вэд, что па центр пайдут!
- Нет в тебе, Рамиддинушка, жилки военной. Упреждение – тактический прием.
- Я тэбэ да…
- Лягай!
Очередное ругательство горца растворяется в оглушающем взрыве. Ударной волной меня вместе с моим укрытием швыряет в потертую стену рядом стоящего дома. Уши закладывает, из носа тонкой струйкой течет кровь. Трясу головой, пытаясь унять сумасшедший звон, смотрю в сторону детской площадки. Ее нет, на месте песочницы ревет огненный вихрь. Двор усеян осколками битого стекла, кусками развороченного металла – это те машины, что стояли неподалеку. Вижу, как один из горящих остовов авто влезает вверх. Сквозь звон в голове пробивается заупокойный вой сигнализаций и яростный клич: «Слава России!», - на месте взметнувшегося ласточкой остова возникает мощная фигура Рамиддина. Потрясая ятаганом, горец врывается в огненный смерч.
- Ты смотри-ка, - удивленно доносится откуда-то сверху, - сдетанировало, едрена кочерыжка! Эй, малец, ты чего расселся?
С трудом ворочая шеей, задираю голову вверх. Из пустой оконной рамы высовывается обладатель седой бороды, с высоты второго этажа смотрит на меня.
- Ты сам по себе, или подсобить зашел?
- Второй вариант. – Сказало откуда-то из меня, воспитание, что ль? У самого желание «подсобить» отсутствует напрочь. И как меня занесло в такую жопу?
- Вот и ладушки! – Радуется дед, подмигивает лукавым голубым глазом. На секунду пропадает из поля зрения, ныряет вглубь помещения, что-то неразборчиво бубнит. Слышу лязг железа. Едва успеваю отскочить, перед моими ногами втыкается в клумбу шашка, в клинке отражается разворачивающееся за спиной сражение. – Бери-бери, златоустовская. Не сечет, а песню поет. И давай, шуруй к Хаттабычу, я вас огнем прикрою. Не зевай!
- Это нахрена? – Искоса смотрю на блестящее лезвие все еще вибрирующее от удара. – Сожгу и все дела.
- Парень, не спорь со старшими, – неожиданно сурово осекает дед, – тот, кто создал этот мир, не верит в магию, зато верит в оружие и силу духа. Бери железку и шагом марш!
- Причем тут вера? Я же...
- Пошел!
Подхватив шашку, благо опыт владения подобным оружием имелся, я, что есть сил, бегу к Рамиддину. Времени на размышления нет. Из носа сочится кровь, волосы оплавлены – значит здесь можно умереть. Может, в самом деле, силы стихии тут не действуют? Спасибо тебе, дорогой друг, что отправил меня именно сюда. В самую жопу! Раскатать по косточкам Джертира и всю его родовую не успеваю - реальность заставляет переключиться на рефлексы.
Смерч стих, на его месте образовалась широченная воронка, из чрева которой на свет выбираются человекообразные уроды. Эдимму много. Горец, рубящий пришельцев направо и налево, явно не справляется. Раммидина окружали.
С шашкой наизготовку влетаю в толпу мохнатых тел. Стрекочет пулемет – обещанная огневая поддержка. Приходится маневрировать пропуская злых стальных ос свистящих над головой.
Разум уступает место наработанным многолетними тренировками инстинктам. Шашка поет. Каждая новая песня – отрубленная голова, или разрубленное тело. Как учили, один удар - один противник. Прорубаю кровавую просеку, спешу к горцу. Уворачиваюсь от пары когтистых лап, отмечаю, что существа ведут себя бестолково. Обладатели лап воют, конечности, конвульсивно сокращаясь, скребут когтями по оплавленному песку. Рассекаю одного от шеи до бедра, утираю кровь – мешает обзору, подхватив инерцию удара, направляю шашку в голову второго. Вой, очередные брызги крови. Ботинком придавливаю к земле бугристую голову врага, выдергиваю застрявшую шашку из черепа. Верчусь, сбивая вероятного противника с толку.
Обратите внимание: У страха глаза велики..
Постоянно перемещаюсь. Когда врагов столько, движение – это жизнь. Раздирая кожу в плечо крепко вгрызается монстр. Не досмотрел. Разворачиваюсь к нему лицом, оставляя в пасти рваный лоскут кожи и собственное мясо, откидываю мохнатое тело пинком, наотмашь рублю. Боль хлыстом стегает по нервам. Надо двигаться. Удар ноги. Еще один урод с воем хватается за вмятый в череп нос. Добиваю шашкой. Крышу рвет. Суки! Забываю, кто я, что я и где я? Хищная сталь вгрызается в тела, отсекает конечности. Просто сбиваю с ног, втаптываю головы в землю – так даже быстрее. Лицо – не лицо, сплошная кровавая маска. Над головой стрекочет пулемет, исправно косит врагов. Недобитых пулей – добиваю. Стряхиваю слизь кишок с железки. Наконец, вижу широкую спину Рамиддина. Хорошо работает. Широкий клинок – как продолжение тела. Одно движение – один труп. Качнулся в сторону – нет головы, качнулся в другую - нет головы. Крутнулся – вой и зубовный скрежет.Дыхание сбито, плевать. Бегу к широкой спине на ходу орудуя шашкой. С разбега врезаюсь в троих противников, толкаю под описывающий круг ятаган. Мясо.
- Свои! - Кричу Рамиддину в спину. - Давай!
Горец скользнул по мне взглядом, чуть задержался на шашке, оскалился: «Слава России!», - разнесся мощный рев по пространству сечи. Решившие было окружать враги, словно единый организм, в испуге отскочили от мускулистой фигуры горца. Воспользовавшись временным замешательством, кувырком влетаю в образовавшийся круг.
Занимаем оборону спина к спине. Клинки, опьяненные свежей кровью, засверкали с новой силой. Рамиддин закручивает ятаган по невероятным, сливающимся в единый смерч ударов, траекториям. Рубит. Рубит. Рубит. Я уже работаю колющими, пронзаю наступающих врагов насквозь. Махать шашкой сил нет. Почва становится скользкой от крови и внутренностей. Оплавленный взрывом песок багровую влагу не впитывает. Приходится балансировать, до боли впиваясь пальцами ног в подошвы «пэцеловских» ботинок. Осклабившееся, заросшее жесткой щетиной, лицо промелькивает надо мной. Все-таки поскользнулся. Глухо хрустнули ребра – упал на бок. Времени нет. Упираюсь руками в кровавую слизь, резко вскидываю тело. Товарищ разрубает напополам одного противника, хватает здоровенной ручищей голову второго – сжимает, не выпуская треснувшего черепа, закручивает смертоносный ятаган в свободной руке, обрушивая сталь на третьего противника. Утробный рык – обезглавленные тела в багровых разводах опускаются на землю. Больше крови, больше слизи!
- Нэ зэвай, - хрипит горец, - пачты все.
Сил на ответ нет. Киваю.
- Эй, пролетарии! – Подает голос старик. – Пролетайте.
Синхронно поворачиваемся на голос, видим, как дед выдергивает чеку, примеривается прокуренными зубами ко второй гранате. Больно ударяюсь челюстью о твердое как гранит плечо Рамиддина, перед глазами мелькает пейзаж. Горец, схватив меня в охапку, бежит прочь от возникающей ударной волны. Миг. Адский грохот. Стремительно приближается уже знакомая стена дома.
[1]Поступок Стаса говорил о крайней его заинтересованности в продолжение беседы, о железной уверенности в силу слова данного ему тем, кто направил охотника в мир пустыни. Это подкупило Ярослава тогда.
Открывая доступ к своим воспоминаниям, ты обнажаешься полностью, лишаешься всякой защиты от проникнувшей в твою психику чужой воли. Память открыта, утаить события прошлого, демонстрирующие твои не лучшие качества, показывающие твою истинную натуру – вещь абсолютно нереальная. Чужой видит прошлое твоими глазами, ощущает его твоим телом и слышит его твоими ушами. Даже твои мысли становятся мыслями чужого. В силу вышесказанного, уважаемый читатель, дальнейшее повествование будет по-прежнему вестись от первого лица. Ибо человек моего брата стал Стасом. И первое, что он почувствовал, примерив на себя его шкуру – боль и страх. В его уши ворвался высокий старческий голос.
Больше интересных статей здесь: Мистика.
Источник статьи: И первое, что он почувствовал, примерив на себя его шкуру – боль и страх. В его уши ворвался высокий старческий голос..