Писатель, сценарист, теоретик Виктор Шкловский прожил почти 92 года (январь 1893-декабрь 1984), его называли "мамонтом культуры". В молодости он не только изучал язык поэзии, но и воевал - добровольцем на фронтах Первой мировой, как комиссар Временного правительства, как заговорщик вместе с эсерами, в белой армии, - и так до 1920 года. Наконец, устал и сосредоточился на теории литературы. О бурной молодости написал "Сентиментальное путешествие" - жесткий правдивый текст. Вот несколько характерных эпизодов.
В одну из поездок встретил в вагоне солдата-артиллериста. Разговорились. Его вместе с трехдюймовой пушкой уже много раз брали в плен, то белые, то красные. Сам он говорил: «Я знаю одно – мое дело попасть».
О жалости. Мне рассказывали: стоит казак. Перед ним лежит голый брошенный младенец-курденок. Казак хочет его убить, ударит раз и задумается, ударит второй и задумается. Ему говорят: «Убей сразу», – а он: «Не могу – жалко».
Когда наши ворвались в деревню, то женщины, спасаясь от насилья, мазали себе калом лицо, грудь и тело, от пояса до колен. Их вытирали тряпками и насиловали.
Русский героизм – лечь в канаву, чтобы через нее могло бы пройти орудие.
Белые вешают людей на фонарях из романтизма. Так повесили они одного мальчика Полякова за организацию вооруженного восстания. Ему было лет 16-17. Мальчик перед смертью кричал: «Да здравствует Советская власть!» Так как белые – романтики, то они напечатали в газете о том, что он умер героем. Но повесили.
В дороге давали есть жидкое, но не было посуды. Видел, как некоторые пленные, не имея котелка, снимали с ноги башмак с деревянной подошвой и подавали его раздатчику как посуду.
После взрыва солдаты занялись тем, что собирали и составляли из кусков разорванные тела товарищей. Конечно, части тела у многих перемешали. Один офицер подошел к длинному ряду положенных трупов. Крайний покойник был собран из оставшихся частей. Это было туловище крупного человека. К нему была приставлена маленькая голова, и на груди лежали маленькие, неровные руки, обе левые. Офицер смотрел довольно долго, потом сел на землю и стал хохотать.
Я встретил в Киеве знакомых. Рассказывали про террор при предыдущих переворотах. Хуже всех были украинцы: они расстреливали вообще большевиков как русских и русских как большевиков.
Петлюровцы входили в город строем. У них была артиллерия. Между собой солдаты говорили по-русски.
Русские солдаты мучились очень тем, что торчали на Украине, где их явно никто не хотел. Воюй тут со всеми. Говорили: «Если бы на этой Украине да не уголь, к чертям бы ее, хлеба у нас в Сибири не меньше».
Рассказывали, что англичане уже высадили в Баку стада обезьян, обученных всем правилам военного строя. Рассказывали, что этих обезьян нельзя распропагандировать, что идут они в атаки без страха, что они победят большевиков.
В гражданской войне наступают друг на друга две пустоты.
Если вы не были в России с 1917 до 1921 года, вы не можете себе представить, как тело и мозг – но не как интеллект, а как часть тела – могут жалобно требовать сахара. Они просят его, как женщину, они лукавят.
И я хотел масла и сахара все время.
К весне в Петербург привезли несколько поездов с битыми зайцами. Выдавали зайцев в Доме литераторов. Стояли в очереди. Давали по полтора зайца. Мы стояли в очереди за зайцем. Александр Блок стоял в очереди.
Больше интересных статей здесь: Ужас.
Источник статьи: "Давали по полтора зайца. Блок стоял в очереди за зайцем." Из автобиографии Бориса Шкловского.