Люблю я летом гостить в деревне, у бабушки с дедушкой, прожили они там всю жизнь, в город переезжать не захотели. Я их понимаю, чистый воздух как никак, шума нету, речка неподалеку.
Стоит рядом с деревней пепелище, старое, все поросшее бурьяном. Уже лет 40 как пожар был. Боятся люди этого места, стараются его обойти всегда. Много дурных слухов ходит о нем...
В детстве, постоянно я донимал стариков, что же произошло там, долго они не хотели рассказывать, но я им так надоел что они все-таки поведали, что там случилось, они были еще молоды, на месте кирпичей и пепла стояло село. Домов тридцать, не больше, маленькое, вблизи дремучего леса, в войну там прятались партизаны, там что целая армия не выкурит. Да и не хотел никто, зайдешь туда, сам дорогу назад не найдешь, чащи глухие были, а в лесу медведи с волками водились. Волки постоянно кур таскали. В лес, за дровами, потому, только засветло ходили, с ружьем. Отец дедов, который жил там, на дикого кабана наткнулся, не растерялся, пальнул и убил, шкуру продал.
Вообще, волки кроме того, как кур таскать, больше и не лезли к людям, держали "нейтралитет", пока девочка одна не пропала. Девочка мельника тамошнего, играла себе у дома, мать ей наказала, чтобы чащу не ногой, девочка была послушная очень, сама бы не пошла. Как пропала она, так вся деревня за ружья и в лес, все что живое видели - отстреливали. Настреляли дюжины две дичи, пока не наткнулись на платье изорванное, в крови все, рядом клок волос, с кожей прямо, Ужас просто!
С тяжелым грузом на сердце пошли мужики обратно, дурную новость сообщать. Мать узнала и сразу в истерику впала, бросилась в лес, так ее видели. Отец, когда узнал, что дочери нет, сел на лавочку, так просидел три дня, не ел, не пил, не разговаривал, сняли бедного мужика на четвертый день с петли, в своем сарае. Всем селом хоронили, положили в гроб платье дочери. Похоронили за деревней, как грешника.
Но на девятый день, людям совсем жить стало невыносимо, люди двери мебелью подпирали, калитки заколачивали, все святой водой обливали. Никто не осмеливался выходить ночью на улицу. Стала к ним по ночам нечисть приходить. Кто ты слышал, на крыше стук, кто-то стекло царапал, постоянно, в лесу, нечеловеческие крики издавались. Никто не осмеливался проверить, что происходит, что там за дверью? Что за окном? Все ждали первых петухов, как послышаться крик петуха первый, так все нечистое резко прекращалось. Так недели две шло, люди поняли наконец, что это тело мельника смуту наводит, но что поделать, сам не себе руки наложил, поэтому так и похоронили, но на ночной дозор никто не хотел ходить, боялись все до смерти. Спасались лишь читая молитвы.
Но пришла однажды в село беда... Как-то ночью, бабушка говорит, проснулась она от крика истошного, будто кого-то заживо режут, поднялся шум в деревне, все выбегать начали, плюнув на страхи, кричали со стороны околицы, где село к лесу примыкает, крик уж стих, людской гам остался только. Подходя все ближе, какую-то тень все увидели, силуэт, на земле лежавший, обступили его. Бабушка тоже протиснувшись посмотреть хотела, как свет на не бросили, бабушка говорит, чуть Богу душу не отдала. Это был Сергей Петрович, ветеран войны, лежал, мертвый, лицо объеденное, живот вспорот.
Тут соседка бабушкина заорала, так, что все напугались, орет и пальцем перед собой тычет, все сразу креститься начали и говорить "Сгинь, нечисть" На лугу, освещенным лунным светом, бегала что-то сутулое, огромное, спотыкалась, ноги у него были вывернуты в обратную сторону, как у котов, бабушка говорит, в лице его, ничего человеческого не было.
Все в крови, глаза белые, налитые ненависть, последний раз обернувшись, оно завыло у убежало, приглядевшись, все увидел как в руках у него, голова была, это же голова Леськи, дочери мельника была...
На следующее утро схоронили старика, могилу вурдалака разрыли, порубили на части тело, а село огню предали, так оно и стоит теперь, заросшее, покинутое, а люди церковь поставили неподалеку, чтобы уж точно нечистой силы там не осталось...